— Я не заинтересован. Тогда я бы все испортил. Было время, когда я был достаточно невежествен, чтобы поверить, что могу добиться большего, чем кто-либо другой в Белом доме. Но с тех пор мои горизонты расширились. Я все еще невежествен, но не настолько.
— Мы знаем, что к вам обращались демократы, Социалистическая рабочая партия, коммунисты и мессианисты. Если вы…
— Если бы я и баллотировался, то как республиканец, — объявил Пол Эйр. — И первое, что я бы сделал — избавился от тех людей, которые пытаются меня убить. Вы были бы среди них…
Ленхаузен побледнел и сказал:
— Я это отрицаю!
— Подозреваю, что человек, который пытался убить меня сегодня утром, был одним из ваших агентов. Этот антихрист действовал, чтобы люди думали, что он религиозный фанатик…
— У вас развивается паранойя, — проворчал Ленхаузен.
— Параноик — тот, у кого нет рациональных оснований подозревать преследование. Я знаю, что вы пытались убить меня.
— Убийство подразумевает политический мотив, — сказал Ленхаузен. — Правильное слово — «ликвидация».
— У вас есть политические мотивы, — заверил своего оппонента Эйр. — Но это не основной мотив… До свидания, мистер Ленхаузен.
Ленхаузен поколебался, а затем медленно вытащил из кармана пиджака бумагу.
— Не могли бы вы подписать заявление о том, что вы не будете кандидатом в президенты?
— Нет, — покачал головой Пол Эйр. — Моего слова достаточно. До свидания.
Глава 5
— ТЫ ВПЕРВЫЕ СПРОСИЛ меня о моем втором имени, — удивился Тинкроудор. — Неужели любопытство никогда тебя не мучало?
— Я всегда думал, что твое имя индейского происхождения, что в тебе течет индейская кровь и ты не хочешь этого признавать, — сказал Пол Эйр.
— У меня есть индейские предки родом из Майами, — заверил Тинкроудор. — Но я нисколько не стыжусь этого. Квикег, однако, считается полинезийским именем, хотя в нем, конечно, нет того мелодичного наполнения гласными, которое отличает все полинезийские слова. Думаю, Мелвилл все выдумал. В любом случае мой отец много читал, даже если он был инженером-электриком. Его любимой книгой был «Моби Дик», а любимым персонажем — гигант-гарпунщик Квикег. Поэтому он назвал меня в честь сына короля острова Коковоко. Его нет ни на одной карте. Истинных мест никогда не бывает на картах. Так говорил Измаил. Если бы у меня был хоть какой-то выбор, я бы взял себе имя Таштего. Этот индеец до последнего держался за свою работу, прибив непокорный флаг Ахава, даже когда «Пекод» затонул, и, поймав крыло небесного ястреба между лонжероном и своим молотом, унося с собой в ад живой кусочек рая. Прекрасный символ, хотя и слишком очевидный, чтобы кому-то, кроме Мелвилла, это сошло с рук… С другой стороны, мой отец, вероятно, знал, что делал, когда навешивал ярлык на мой характер еще до того, как он сформировался. Квикег много думал о смерти, и я — тоже. Квикег приготовил себе гроб, когда был еще жив, и я тоже. Гроб был из твердых сортов дерева и украшен множеством странных символов. Мой гроб — разведенный спирт. Мы оба плаваем живыми в наших гробах. — Тинкроудор налил себе еще, понюхал и сказал: — Вот лучшее, что предлагает мир и Кентукки.
— Давай-ка вернемся к нашей теме, — остановил приятеля Пол Эйр.
— Единственный реальный субъект — это я сам, и я никогда не откажусь от этого… Так на чем мы остановились?
— Экстраполирую… Я хочу, чтобы ты бросил пить. Ты сказал, что твоя память и твои творческие способности стали намного лучше с тех пор, как ты начал встречаться со мной. Твое пьянство привело к повреждению мозга, и я обратила необратимое вспять. И все же ты продолжаешь разрушать свой мозг.
— Почему бы и нет, пока я все еще могу исцелиться, войдя в твое святое присутствие? Когда ты уйдешь навсегда, я погибну.
— А ты думаешь, я уйду?
— Я бы посоветовал тебе уйти немедленно. Я не имею в виду завтрашнее утро. Я имею в виду прямо сейчас. Ты остаешься на Земле только по двум причинам. Во-первых, ты не можешь избавиться от чувства вины, потому что ты бросил бы свою семью и всех больных людей на этой планете… Забудь ты о них… Они все равно умрут, и ты никогда не сможете вылечить их всех, лишь небольшую часть. Земля порождает больных быстрее, чем дюжина Пол Эйров могла бы их вылечить. Во-вторых, ты можешь оставаться здесь тысячу лет, и никто к тебе не прилетит. Так что отправляйся к звездам и поищи там, — так что Тинкроудор проглотил три унции, причмокнул губами и сказал: — Есть еще две причины… В-третьих, пусть человечество идет своим путем. Пусть оно само выбирает свою судьбу, какой бы несчастной она ни оказалась. Человек не должен был быть летающей тарелкой. В-четвертых, если вы будете болтаться вокруг этой планеты, тебя неизбежно убьют.