С трудом, будто у меня вдруг окостенели суставы, я подошел к глобусу с другой стороны. Эвлуэла встала рядом, а Гормон остался стоять позади, как будто ему это было ни капельки не интересно. Я показал на разбросанные островки, поднимающиеся двумя длинными лентами из Земного Океана — остатки Исчезнувших Континентов.
— Здесь, — сказал я, показывая на мой родной Остров на западе. — Здесь я родился.
— Так далеко! — воскликнула Эвлуэла.
— И так давно, — заметил я. — В середине Второго Цикла, так мне иногда кажется.
— Нет! Этого не может быть!
Но взглянула она на меня так, будто и вправду мне было несколько тысяч лет.
Я улыбнулся и коснулся ее бархатной щеки.
— Это мне только так кажется, — сказал я.
— А когда ты ушел из дома?
— Когда я был вдвое старше тебя, — ответил я. — Сначала я пришел сюда, — и я показал на группу островов на востоке. — Десятки лет я был Наблюдателем в Палеше. Затем Провидение повелело мне пересечь Земной Океан и отправиться в Африкию. Я отправился. Какое-то время я жил в жарких странах. Потом отправился дальше, в Эгапт. Там я встретил одну маленькую Воздухоплавательницу.
Наступило молчание. Я долго смотрел на острова, которые когда-то были моим домом, и в моем воображении исчез неуклюжий, потрепанный жизнью старик, которым я стал, я увидел себя молодым и сильным юношей, который взбирается на зеленые горы и плывет в студеном море, и проводит Наблюдение у кромки воды на белом берегу, о который неустанно бьет прибой.
Пока я вспоминал, Эвлуэла подошла к Гормону и попросила:
— А теперь ты. Покажи нам, откуда ты, Мутант.
Гормон пожал плечами.
— На этом глобусе нет этого места.
— Но это невозможно!
— Разве? — спросил он.
Она прижалась к нему, но он отстранил ее, и, пройдя через боковой выход, мы оказались на улицах Рама.
Я начал уставать, но Эвлуэла просто жаждала увидеть этот город, она хотела все увидеть днем, и мы брели по сплетению улиц, мимо сверкающих особняков Магистров и Торговцев, мимо грязных лачуг Слуг и Продавцов, которые переходили в подземные катакомбы, мимо прибежищ Клоунов и дальше, туда, где союз Сомнамбул предлагал свой сомнительный товар. Какая-то опухшая Сомнамбула умоляла нас войти и купить правду, являющуюся ей, когда она была в трансе, и Эвлуэла наставала, чтобы мы вошли, но Гормон отрицательно покачал головой, а я только улыбнулся, и мы прошли мимо. Теперь мы подошли к парку совсем рядом с центром города. Здесь прогуливались жители Рама, двигаясь с такой энергией, которую редко заметишь в жарком Эгапте. Мы присоединились к этой марширующей толпе.
— Посмотрите, — воскликнула Эвлуэла. — Какая яркая!
Она показала на сияющую арку громадной полусферы, под которой покоилась какая-то реликвия древнего города. Прикрыв глаза ладонью, я увидел внутри обветшалую от времени и погоды стену и горстку людей. Гормон сказал:
— Это Уста Правды.
— Что это? — переспросила Эвлуэла.
— Идем. Увидишь.
Под полусферу тянулась очередь. Мы встали в нее и вскоре были уже у входа, стараясь разглядеть бесконечное, не подчиняющееся времени пространство. Я не знал, почему эта реликвия в числе нескольких других была снабжена специальной защитой, и спросил об этом Гормона, чьи познания были столь же невероятно глубокими, как познания любого Летописца. Он ответил:
— Потому, что это царство определенности, где то, что кто-то говорит, соотносится с тем, что есть на самом деле.
— Я не понимаю, — сказала Эвлуэла.
— В этом месте невозможно лгать, — сказал ей Гормон. — Можно ли представить себе памятник старины, который бы стоило больше оберегать, чем этот?
Он вступил в узкий проход, фигура его стала размытой, и я поспешил за ним. Эвлуэла колебалась. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она решилась войти. Она помедлила, уже стоя на пороге, словно ее сносило ветром, который дул вдоль невидимой границы, разделяющей внешний мир и этот закоулок вселенной, где мы стояли.
Уста Правды находились во внутреннем отсеке. Очередь тянулась именно туда, и Указатель с важным видом контролировал поток входящих в святилище. Прошло некоторое время, прежде чем нам было разрешено войти. Мы оказались перед барельефом, изображающим голову свирепого чудовища: барельеф был прикреплен к стене, изъеденной временем. Ужасные челюсти широко открыты; разверстый рот — темная и зловещая дыра. Гормон кивнул, окинув эту голову взглядом, словно удовлетворенный тем, что все оказалось точно таким, как он себе представлял.