— И что теперь надо делать? — спросила Эвлуэла.
Гормон сказал:
— Наблюдатель, положи свою правую руку в Уста Правды.
Я нахмурился, но подчинился.
— Теперь, — сказал Гормон, — один из нас задаст вопрос. Ты должен ответить на него. Если ты солжешь, челюсти сомкнутся и отсекут твою руку.
— Нет! — воскликнула Эвлуэла.
Я обеспокоенно взглянул на челюсти, касающиеся моего запястья. Наблюдатель без рук — человек без дела. Во времена Второго Цикла можно было заказать протез получше собственной руки, но Второй Цикл давно закончился, и подобную роскошь теперь уже не найти.
— Как такое возможно? — спросил я.
— Воля Провидения необычайно сильна в пределах этого помещения, — ответил Гормон. — Она неумолимо отделяет правду от лжи. За этой стеной спят три Сомнамбулы, через которых и говорит Провидение, и они управляют Устами. Ты боишься Провидения, Наблюдатель?
— Я боюсь своего собственного языка.
— Смелее. Еще никогда перед этой стеной не произносилась ложь. И никто еще не потерял здесь руки!
— Тогда вперед, — сказал я. — Кто задаст мне вопрос?
— Я, — сказал Гормон. — Ответь мне, Наблюдатель, ответь честно, можно ли сказать, что жизнь, посвященная Наблюдению, это жизнь, проведенная с пользой?
Несколько долгих мгновений я молчал, собираясь с мыслями и глядя на челюсти.
Наконец, я сказал:
— Быть на страже во имя человека — это, наверное, самое благородное дело, которому себя можно посвятить.
— Осторожно! — закричал встревоженный Гормон.
— Я еще не закончил, — сказал я.
— Тогда продолжай.
— Но посвящать свою жизнь поиску мнимого врага — бесполезное занятие. Превозносить того, кто долго и добросовестно ищет врага, который никогда не придет, — глупо и грешно. Моя жизнь прошла впустую.
Челюсти Уст Правды не дрогнули.
Я вынул руку. Я смотрел на нее так, будто она снова выросла из запястья. Я вдруг почувствовал, что постарел на несколько циклов. Эвлуэла стояла с широко распахнутыми глазами и, прижав руки к губам, казалось, была потрясена тем, что я сказал. Мои слова словно повисли в воздухе перед лицом этого страшного идола.
— Сказано откровенно, — сказал Гормон, — хотя и без особой жалости к себе. Ты слишком сурово судишь себя, Наблюдатель.
— Мне было жаль руку, — ответил я, — ты бы хотел, чтобы я солгал?
Он улыбнулся и повернулся к Эвлуэле.
— Теперь твоя очередь.
Явно напуганная, маленькая Воздухоплавательница приблизилась к Устам Правды. Ее тонкая рука дрожала, когда она просунула ее между плитами холодного камня. Я с трудом поборол желание броситься и оттащить ее от искаженной в дьявольской гримасе головы.
— Кто будет задавать вопрос? — спросил я.
— Я, — ответил Гормон.
Крылья Эвлуэлы слегка дрогнули под одеждой. Лицо ее побледнело, ноздри раздулись, и она закусила нижнюю губу. Она сгорбилась и с ужасом смотрела на то место, где лежала ее рука. А сзади на нас, словно из пелены тумана, глядели неясные лица; губы произносили слова, которые, без сомнения, означали недовольство нашим затянувшимся визитом к Устам Правды. Но ничего не было слышно. Воздух был теплым, влажным и затхлым, словно поднимался из скважины, которую пробурили в пластах Времени.
Гормон медленно произнес:
— Прошлой ночью ты позволила Принцу Рама овладеть твоим телом. Перед этим ты отдавала себя Измененному Гормону, хотя такие связи запрещены обычаем и законом. Еще раньше ты была подругой Воздухоплавателя, который умер. У тебя могли быть и другие мужчины, но я ничего о них не знаю, да это и неважно для моего вопроса. Скажи мне вот что, Эвлуэла: который из трех доставил тебе самое большое физическое наслаждение, который из трех всколыхнул в тебе самые глубокие чувства и которого из трех ты бы выбрала своим другом, если бы у тебя была возможность выбирать?
Я хотел было запротестовать, потому что Мутант задал три вопроса, а не один, и не очень-то честно воспользовался подходящим моментом. Но я не успел, потому что Эвлуэла ответила без промедления, глубоко погрузив руку в Уста Правды:
— Принц Рама дал мне самое большое физическое наслаждение, которое я когда-либо знала, но он холоден и жесток, и я презираю его. Моего умершего друга Воздухоплавателя я любила сильнее, чем кого-либо до или после него, но он был слаб, а я не хотела бы иметь слабого друга. Ты, Гормон, кажешься мне почти чужим даже сейчас, и у меня такое чувство, что мне не знакомы ни твое тело, ни твоя душа, и все же, хотя пропасть между нами так велика, только с тобой я согласилась бы провести свою жизнь.