Она вынула руку из Уст Правды.
— Хорошо сказано! — воскликнул Гормон, хотя было заметно, что искренность ее слов и ранила его, и была ему приятна. — Ты вдруг обрела дар Красноречия, когда потребовали обстоятельства. Ну, а теперь мой черед рисковать рукой.
Он подошел к Устам Правды.
Я сказал:
— Ты задал первые два вопроса. Не хочешь ли довершить начатое и задать третий?
— Да, пожалуй, нет, — ответил он и свободной рукой он сделал жест, отклоняя это предложение. — Посоветуйтесь и задайте общий вопрос.
Мы отошли в сторону. Она, с несвойственной ей прямолинейностью, предложила свой вопрос и, поскольку я хотел спросить то же самое, я согласился и предложил ей начать.
Она спросила:
— Когда мы стояли перед глобусом, Гормон, я попросила тебя показать то место, где ты родился, а ты сказал, что его нельзя найти на карте. Это кажется очень странным. Скажи мне, тот ли ты, за кого себя выдаешь, действительно ли ты Измененный, скитающийся по Земле?
Он ответил:
— Нет.
В общем-то он ответил на вопрос в том виде, в каком его сформулировала Эвлуэла, но и без слов было ясно, что его ответ неравноценен нашим, и он, не вынимая руки из Уст Правды, продолжал:
— Я не показал свою родину на глобусе, потому что я родился под звездой, которую не имею права называть. Я не Измененный в вашем смысле этого слова, хотя, до некоторой степени, я именно он, потому что в моем мире у меня другое тело. А здесь я прожил уже десять лет.
— Зачем же ты пришел на Землю? — спросил я.
— Я обязан ответить лишь на один вопрос, — сказал Гормон и улыбнулся. — И все же я отвечу. Меня послали на Землю в качестве военного наблюдателя для подготовки вторжения, которого ты ждешь так долго, что перестал верить в самую его возможность и которое начнется в ближайшие часы.
— Ложь! — закричал я. — Ложь!
Гормон рассмеялся и вынул руку из Уст Правды целой и невредимой.
6
Онемев от замешательства, толкая перед собой тележку с приборами, я побрел прочь от сияющей полусферы и попал на улицу, неожиданно холодную и темную. Ночь опустилась внезапно, как это обычно бывает зимой. Было почти девять, и близилось время Наблюдения.
Насмешка Гормона не выходила у меня из головы. Это он все подстроил; привел нас к Устам Правды; вырвал у меня признание о потерянной вере и еще одно признание — у Эвлуэлы; он безжалостно рассказал о том, о чем его никто не спрашивал, и сделал это намеренно, чтобы раздавить меня.
А может быть, Уста Правды — это просто надувательство? Может быть, Гормон солгал, зная, что ничего не произойдет? Никогда с тех пор, как я начал заниматься своим ремеслом, я не Наблюдал в неурочный час. Но я чувствовал, что почва уходит у меня из-под ног, и я не мог ждать, когда наступит ровно девять. Присев на продуваемой ветром улице, я раскрыл тележку, подготовил приборы и с головой, точно в омут, вошел в транс.
Мое обостренное сознание рванулось к звездам.
Подобно Всевышнему, я брел по бесконечности. Я ощущал порывы солнечного ветра, но ведь я не был Воздухоплавателем, которого это давление может опрокинуть и сбросить вниз. Я взмыл выше этого яростного потока частиц света во тьму на краю солнечных владений. И там я ощутил иное давление.
Приближались звездолеты.
Не туристические лайнеры, доставляющие зевак, решивших поглазеть на наш ослабевающий мир. Не торговые транспортеры, не скупы, собирающие межзвездное вещество, не корабли для отдыха, вращающиеся по гиперболическим орбитам.
Это были военные корабли, черные, чужие, грозные. Мне было трудно определить, сколько их было; я знал только, что они неслись к Земле с включенными огнями, выбрасывая перед собой конус отталкивающей энергии, той самой, которую я почувствовал прошлой ночью. Через мои приборы она гулко отдавалась в моей голове, она поглотила меня и проникла в мое нутро, как проникает солнечный луч сквозь хрустальный кубик, заставляя сиять все его грани.
Всю жизнь я Наблюдал ради этого.
Меня учили распознавать это. Я молился, чтобы мне не пришлось увидеть этого; потом, опустошенный напрасным ожиданием, я молился, чтобы увидеть это, а потом я перестал в это верить. И теперь, по милости Измененного по имени Гормон я все-таки распознал и увидел это, Наблюдая в неурочный час, скорчившись на холодной улице Рама, рядом с Устами Правды.