Олмэйн и Элегро были дома. Там же был и Принц Энрик. Олмэйн пригласила меня войти, сделав жест кончиком пальца, но больше даже не взглянула на меня, также как и остальные. Элегро нервно ходил по комнате взад и вперед, ступая так яростно, что лепестки живой ткани ковра беспокойно сворачивались и разворачивались.
— Пилигрим! — закричал Элегро. — Если бы это был какой-нибудь отщепенец из Торговцев, это было бы просто унизительно. Но Пилигрим? Это просто чудовищно!
Принц Энрик стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и невозможно было под маской понять, какое выражение лица у него сейчас, но он казался абсолютно спокойным.
Элегро сказал:
— Ты будешь отрицать, что посягнул на неприкосновенность моей супруги?
— Я ничего не отрицаю. Я ничего не утверждаю.
— А ты? — не унимался Элегро, развернувшись к жене. — Говори правду, Олмэйн! Хоть раз скажи мне правду! Что это за истории, которые рассказывают о тебе и этом Пилигриме?
— Я не слышала историй, — безмятежно ответила Олмэйн.
— О том, что он спит с тобой! Что вы пьете снадобья! Что вы вместе входите в транс!
Ни один мускул не пошевелился на лице Олмэйн. Мне казалось, она еще более красива, чем всегда.
Элегро в гневе дергал бахрому своей шали. Его рыхлое бородатое лицо потемнело от ярости и отчаянья. Рука его скользнула под тунику, и он вынул оттуда блестящую бусину капсулы наблюдения и, положив на ладонь, протянул ее виновникам скандала.
— Зачем я, собственно, сотрясаю воздух? — спросил он. — Все здесь. Все зафиксировано в фотонном потоке. Вы были под наблюдением. Вы что, думаете, что здесь можно что-то скрыть? Ты, Олмэйн, ты ведь Летописец, неужели ты забыла об этом?
Олмэйн, стоя поодаль, смотрела на капсулу, будто это была начиненная взрывчаткой бомба.
— И нравится тебе шпионить за нами, Элегро? Ну и как, доставило тебе удовольствие следить за нашей радостью?
— Скотина! — закричал он.
Засунув капсулу в карман, он направился к безмолвно стоящему Принцу. Теперь лицо Элегро было охвачено настоящей яростью. Стоя на расстоянии вытянутой руки от Принца, он холодно произнес:
— Ты получишь все сполна за свою нечестивость. С тебя снимут одежды Пилигрима, и тебя постигнет участь монстров. Провидение уничтожит твою душу!
Принц Энрик сказал:
— Попридержи язык.
— Попридержать язык? Да кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать? Пилигрим, который воспылал страстью к жене гостеприимного хозяина, который дважды нарушил обет благочестия, — потому что насквозь пропитан ложью и лицемерием.
Элегро просто кипел. От его хладнокровия не осталось и следа Он разразился бессвязной гневной тирадой и, потеряв всякое самообладание, обнаружил свою слабость. Нас захлестнул этот словесный поток, и мы стояли, окаменев от изумления, когда Летописец, вне себя от ярости, схватил Принца за плечи и начал неистово трясти его.
— Ты, мерзость, — заорал Принц, — не смей прикасаться ко мне!
И он со всей силы толкнул Элегро обоими кулаками в грудь, и Летописец, завертевшись, полетел через всю комнату. Элегро упал прямо на лоток, с которого посыпались бутылочки с искрящейся жидкостью, и она пролилась прямо на ковер, издавший болезненный крик протеста Ошеломленный, Элегро охнул, прижал руку к груди и взглянул на нас, будто прося помощи.
— Оскорбление действием, — прохрипел Элегро. — Позорное преступление!
— Но первым оскорбление нанес ты, — напомнила Олмэйн мужу.
Показывая на Принца дрожащими пальцами, Элегро пробормотал:
— За это тебе не будет прощения, Пилигрим!
— Можешь не называть меня больше Пилигримом, — произнес Энрик и поднял руки к маске. Олмэйн вскрикнула, пытаясь удержать его, но когда Принц впадал в ярость, это было невозможно. Он сорвал маску и швырнул ее на пол. И вот он стоял перед нами, суровое лицо его казалось страшно обнаженным, ястребиный наклон головы подчеркивал суровость черт, а серые механические сферы в глазницах скрывали глубину ярости.