На второй раз ее тональность сменилась. Женщина взмолилась, чтобы он остановился. Сказала, что происходит что-то не то. Бадди не остановился. Если процесс начинался, его было уже не удержать. Так уж оно устроено. Когда он кончил, дыхание женщины стало более мелким, а черты лица заметно заострились. Пальцы ее когтили простыни, а спина от боли изгибалась тугой дугой. Она утратила дар речи.
Сейчас уже выступила кровь. Это хорошо. Пока она еще красная, но скоро начнет чернеть.
Бадди откинулся на простынях и прикурил сигарету.
Постепенно все усугублялось.
В свое время одного такого раза в неделю было достаточно, чтобы боль облегчилась, но те времена прошли. Теперь его отпускало примерно раз в день, но лишь на пару благостных часов. Если ему удавалось взять более чем одну жертву, то лишенные муки часы вырастали в прямой пропорции, однако возникал риск, что люди это заметят, и потому несколько жертв кряду были для него делом почти неосуществимым.
Невзгоды этого утра означали, что та штуковина внутри становится все более необузданной и ненасытной. Черная кровь начала появляться, пока он мочился. Вскоре он уже надсадно ее выкашливал, напитывая чернотой полотенца. И надо ж так случиться: не успел он отдышаться, как в номер вошла та толстуха-горничная. Может статься, она обо всем разболтает; не просто может, а должна. Чутье об этом говорит. Он ощутил ее, когда удерживал; его кожа терлась об нее, и гнилость его нутра изыскивала, как проникнуть, как внедриться в нового носителя.
Надо бы поскорей отсюда убраться, но слабость такая, что ни рукой, ни ногой. Конечно, есть еще один вариант, но донельзя рискованный, буквально пан или пропал. С какого-то времени он прокручивал его в уме, высчитывая вероятность, оценивая риски. Теперь, когда безудержно и властно взрастала боль, а черная жидкость проникла в мочу, вариант становился все более заманчивым. Рассудим так: если один человек дает временное облегчение, а два удваивают время, когда можно поспать, то что произойдет, если взять их больше, намного больше? Вспомнилась та семья в Колорадо: после нее боль исчезла на несколько дней, и даже когда вернулась, то была значительно слабее – настолько, что ту официантку он взял больше из желания, чем из необходимости. Так что произойдет, если сгноить городок, а то и приличный город? Может последовать передышка на недели, а то и на месяцы. Кто знает, может, от нее и вовсе удастся отделаться. Возможность протяженного умиротворения соблазнительно манила на расстоянии вытянутой руки.
Городок этот небольшой, компактный. При обычном раскладе охватить достаточное число людей, казалось бы, затруднительно, но когда он тут накануне прогуливался, то заметил нечто, заставившее его пересмотреть свои расчеты. Остаток дня он провел в размышлении, взвешивая все за и против в попытке определиться, как действовать наиболее оптимальным образом.
В то утро, когда в унитазе сгустками плавала черная кровь, он пришел к решению. Он обоснуется здесь, в Истоне, а затем отправится на север и найдет, где упокоиться на зиму, а может, и навеки. Глаза смыкались: прикосновение к горничной затмило боль настолько, что появлялась возможность уйти в сон. Дверь своего номера он замкнул на цепочку, после чего растянулся на кровати и впал в тягучее полузабытье.
На самом деле ковбоя звали не Бадди Канцер.
Имени у ковбоя не было, во всяком случае теперь. Может, было когда-то давно, но если и так, то за долгие годы он его уже позабыл. Новая жизнь началась у него в тот день, когда он очнулся посреди пустыни Невады в изорванной одежде и со вздутиями на коже. Памяти о существовании до этого – не было. Внутри ощущение было такое, будто он жарится на медленном огне, а когда он прижал руки к животу в попытке пригасить боль, из-под ногтей брызнула черная кровь.
По крайней мере он нашел в себе силы встать. Встать и добраться до шоссе, где остановил и упросил себя подбросить гаражного механика, что катил свой красный «Додж» к автодилеру в Рино. Этот самый «Додж» механик в свободное время доводил до ума, на что ушло несколько месяцев, и теперь он намеревался сбыть его за хорошие деньги.
Ковбой ощутил, что когда его рука случайно задела руку механика, то пучащая нутро боль на секунду ослабла. Вздутия в большинстве своем были скрыты под одеждой, и как раз после прикосновения к механику он заметил, что одна из тех шишек, что выглядывала из-под рукава рубахи, пошла на убыль. Через несколько секунд она исчезла бесследно.