Его тело загорелось от страстного желания.
— Спирр?
Голос Кеары резко вырвал его из мечтаний.
— Прости, я отвлекся.
— Я сказала, пойду и разузнаю побольше. Или тебе нужно, чтобы я осталась и удержала тебя на земле?
— Нет, спасибо, я приземлился.
— Я ощущаю в тебе конфликт. Ты уверен, что хочешь, чтобы я ушла?
Уверен, как и в том, что миру настанет конец через пятнадцать минут. Нет, он не был уверен. Потому что, каждый раз, когда он смотрел на Саншайн, то имел плохую привычку забывать все остальное.
Не хотел ничего другого, а только смотреть на нее. Касаться ее.
— Я уверен.
— Очень хорошо. Я буду прислушиваться к тебе. Если я буду нужна, позови.
— Позову.
Кеара исчезла и оставила его в темноте одного.
Саншайн захлопнула дверцу машины и вошла в заднюю дверь клуба.
Он сделал шаг к ней прежде, чем осознал то, что сделал.
Тэлон провел рукой по лицу. Он должен забыть о ней. В этом не было никакого смысла. Темные Охотники не назначали свиданий и они чертовски надежны, не имея подруг.
Хорошо, никто, за исключением Кела, но он был совсем другим сверхъестественным существом, и его подруга была постоянным источником раздражения для Ашерона.
Не то чтобы Тэлон не хотел раздражать Ашерона. Было бы приятно уязвить Атланта, но он не мог влиять на жизнь Саншайн таким способом.
Темные Охотники не назначали свиданий, и особенно не он. Он уже выучил свой урок и выучил его твердо.
В отличие от других, он был проклят собственными богами. Поэтому он отказался иметь оруженосца. Поэтому он отказался иметь вообще кого-то рядом с собой.
За то, что ты отнял у меня, Спирр Морриганский, ты никогда не будешь знать мира или счастья быть любимым кем-то. Я проклинаю тебя, чтобы ты шел через вечность один. Проклинаю тебя, чтобы ты потерял каждого, кого ты любишь.
Один за другим, они будут страдать и умирать, а ты будешь бессилен остановить это. В своей агонии ты будешь знать, что они обречены из-за твоих действий, задаваться вопросом, когда, где и как я нанесу удар. Я потребую их всех и буду жить только для того, чтобы смотреть, как ты мучаешься.
Даже после прошедших веков слова разозленного бога звенели в его ушах.
Тэлон застонал от боли, вспомнив свою жену, умирающую в его объятиях: «Я боюсь умирать, Спирр…»
Это все было его ошибкой.
Каждая смерть.
Каждая трагедия.
Как могло быть так много жизней разрушено из-за одной ошибки? Он позволил своим эмоциям управлять собой и в конце концов разрушил не только свою собственную жизнь, но и тех, кого любил.
Он вздрогнул от этой правды.
Мука иссушала его так глубоко, что он сыпал проклятиями от ее силы.
«Вы все родились проклятыми, — дрожащий старческий голос Гары шептал в его голове, — Рожден бастардом в союзе, которого не должно было быть. Теперь уходите и заберите малыша с собой прежде, чем гнев богов падет на мою голову».
В возрасте семи лет он в беспомощном недоверии смотрел на старую каргу, на которую работала его мать. Когда мама и Трисс заболели, Гара позволила ему работать за нее.
После смерти его матери старуха отвернулась от него.
«Но Кеара умрет, если я уйду. Я не знаю, как заботиться о младенце».
«Все мы умираем, мальчик. Это не мое дело, что случиться с ребенком шлюхи. Теперь уходи и помни, как быстро меняются наши судьбы. Твоя мать была королевой. Самой возлюбленной из Морриганов. Теперь она — мертвая крестьянка, как и каждый из нас. Не измерить грязи, которая покрывает ее»
Жестокие слова больно укололи детское сердце. Его мать никогда не была шлюхой. Ее единственной ошибкой была любовь к его отцу.
Феара Морриганская стоила всех сокровищ на земле. Она была бесценна…
— Отбрось это, — сказал он, глубоко дыша, чтобы успокоиться.
Ашерон был прав, он должен хранить свои эмоции спрятанными. Они были тем, что возвращало его к началу. Единственным способом, чтобы жить, было не вспоминать. Не чувствовать.
И все же он не мог спастись от чувств. Казалось, он не мог подавить воспоминания, которые похоронил полторы тысячи лет назад…
«Итак, сын шлюхи возвратился, чтобы просить об убежище тебя, мой король. Скажи мне, король Идиаг, должен ли я отрубить ему голову, или только вырвать его ноздри и выставить этого жалкого негодяя в бурю, чтобы он сдох, как ничего не стоящий навоз, чем он и является?»
Тэлон все еще слышал смех людей клана матери. Чувствовал страх своего юного сердца при мысли, что его дядя, как и все остальные, отвернется от него и Кеары. Он прижимал сестру к груди, когда она плакала, желая пищи и тепла, которые он не был способен ей обеспечить.
Ей было всего два месяца, и Кеара отказывалась сосать пузырь, из которого он пытался кормить ее.
В течение трех дней, когда они шли без остановки, она только плакала и кричала.
Что бы он ни делал, Кеара не затихала.
Идиаг смотрел на него так долго, что Тэлон был уверен, что тот отправит их умирать. Огонь в зале потрескивал, а люди затаили дыхание, ожидая решения своего короля.
В это момент Тэлон ненавидел свою мать. Ненавидел за то, что она заставляла его просить за жизнь своей сестры. Заставляла страдать, как сейчас, когда он был всего лишь невинным мальчиком, которому хотелось убежать и скрыться от оскорблений.
Скрыться от кричащего ребенка, который похоже никогда не сжалится над ним.
Но он дал обещание и никогда не нарушит его. Без помощи его дяди сестра умрет.
Когда Идиаг наконец заговорил, его глаза были спокойны. Бесчувственны.
«Нет Пат, — сказал он своему стражнику, — он сильно пострадал, путешествуя зимой, чтобы добраться до нас, особенно с этими тряпками на ногах. Мы дадим им убежище. Вызовите кормилицу для малышки.
Тэлон хотел упасть от облегчения.
«А мальчик?»
«Если он переживет наказание за бегство своей матери, он также сможет остаться».
Скрипя зубами, Тэлон вспомнил жестокую пытку, которую они назначили. Дни избиений и голода.
Его поддерживала только мысль, что если он умрет, Кеару выгонят из дома.
Он жил только для нее.
Теперь он не жил ни для чего.
Тэлон заставил свои ноги идти по улице прочь от клуба Саншайн и ее тепла. Прочь от всех воспоминаний, которые как-то были выпущены на свободу.
Он должен обрести свой мир.
Он должен забыть прошлое. Похоронить его.
Но пока он шел, подавленные воспоминания и мысли вырывались, не смотря на его намерения.
Против своего желания, он вспомнил день, когда узнал свою жену…
Нинья.
Даже сейчас простого упоминания ее имени было достаточно, чтобы он упал на колени. Она была всем для него. Его лучший друг. Его сердце. Его душа. Она единственная давала ему утешение.
В ее объятиях его не заботило то, что думают о нем другие. В мире существовали только они одни.
Смертный мужчина, он взял ее как первый и единственный любовник.
Как я смогу когда либо положить руки на другую женщину, Нин, когда у меня есть ты?
Эти слова часто приходили к нему теперь вместе с памятью о том, с каким количеством женщин он спал, начиная со дня своей смерти. Женщины, которые не значили для него ничего. Они только предавались с ним разгулу, и предназначались для ослабления его физической тяги.
Он никогда не хотел знать что-нибудь о них.
Никогда по-настоящему не хотел знать другую женщину, кроме своей жены.
Нинья и чудесная любовь, которую она отдала ему, коснулись чего-то у него внутри и подарили ему крылья. Она показала ему вещи, которых он никогда не видел от других.
Доброта.
Поддержка.
Одобрение.
Она смущала его, раздражала его и делала его безумно счастливым.
Когда она умерла, она забрала его с собой. Он выжил, а его сердце — нет.
Оно тоже умерло в тот день.
И он никогда не желал так же узнать женщину снова. До тех пор, пока не почувствовал тепло изящных рук художницы на своей коже.