Я взял тяпку и стал окучивать кусты, переваривая информацию. Что ж, ФСБ так ФСБ. А для букета лучше всего подойдет сочетание цикламен с тюльпанами и бордовая роза посередине. Или обрамить по краям гвоздиками?
— Что молчишь? — спросил Георгий.
— Ты знаешь, — отозвался я, — Жюльен Сорель в «Красном и черном» не любил цветов, потому и запутался в своих женщинах, а добавь Стендаль немного желтых настурций да голубых фиалок, и букет… А, о чем ты?
— Оранжерея. Вот то место, где ты окончательно сойдешь с ума, — покачал головой Левонидзе, бросив себе под ноги сорванный флокс.
Поработав еще немного, я спустился и вышел в парк. До завтрака оставалось минут двадцать. Как правило, утром я всегда обхожусь чашкой чаю и поджаренным черным хлебом с листьями салата. Но слежу за тем, как питаются «гости», поэтому и присутствую в столовой. Еда — не только горючее для организма, но еще один большой соблазн, способствующий Разрушению мозга, превращающийся порой в культ. Как и что человек ест — это задачка для психиатра, тут две крайности: одна из них — непомерное обжорство, другая — намеренное изнурение себя голодом, а разум страдает от обеих.
В парке ко мне подошел охранник. (Работали они посменно, сутками, а набирал их Левонидзе — все бывшие военные.) Этого, кажется, звали Сергей.
— Ночью кто-то пытался проникнуть на территорию клиники, — сказал он. — Пойдемте покажу.
Мы вышли за ворота и пошли вдоль трехметрового металлического забора, который венчали острые пики. Метров через сорок охранник произнес:
— Человек, очевидно, свернул с шоссе в лес и пробрался сюда. Вот следы. Сломанные ветки. Свежий окурок. Он пытался залезть, но сорвался. На пике остался клок от одежды.
Я поглядел наверх, там, действительно, болтался клочок серой ткани.
— Можете его достать?
— Конечно.
Охранник ловко и быстро добрался до пики и спрыгнул вниз.
Я взял тряпицу.
— От плаща или куртки, — сказал Сергей. — Причем вещь уже довольно ношенная.
— Какой-нибудь бродяга?
— Вряд ли. Окурок-то от «Честерфилда». Сигареты не дешевые. Скорее всего, старый плащ — маскировка.
— Преодолеть забор для тренированного человека труда не составит. Как и вам. Вы, кстати, где служили?
— Разведка спецназа, — коротко ответил он. — Залезть — да, а на пиках застрять можно и в очень даже неприятном положении.
— А может, он все-таки спрыгнул на ту сторону?
— Нет. Я ходил проверял. Следов нет. Сделав одну попытку, человек ушел. Вполне возможно, что его учуяли и напугали собаки. Ночью они сильно лаяли.
— Да, я слышал. Ваши предположения как специалиста и разведчика?
Охранник пожал плечами:
— Трудно сказать. Все зависит от цели проникновения на объект. Я мыслю военными категориями. Воровство — это уголовка. Мне приходилось сталкиваться с предотвращением диверсий. Либо похищение, изъятие чего-то важного. Овладение нужной информацией. В конце концов, физическое устранение. Вариантов тут может быть много. Но вряд ли это случайность. Я ходил по шоссе до поворота, там на обочине остались следы от поджидавшей человека машины. Судя по протектору, это джип.
— Да вам надо частным детективом работать, — сказал я. Мне этот спокойный, невозмутимый парень начинал все больше нравиться.
— И еще, — добавил он, — не исключено, что это была женщина. Размер обуви средний.
Я спрятал клочок серой ткани в карман.
— Вы уже сказали обо всем этом Левонидзе?
— Нет. Я его еще не видел.
— Как же так? Он ведь утром должен был проехать мимо вас через ворота?
— Не проезжал.
«Значит, Левонидзе ночевал здесь, в клинике?» — подумал я. Ничего особенного в этом, конечно, не было, но обычно Георгий сам предупреждал меня, когда оставался в Загородном Доме. А вчера забыл? Но на память ему было жаловаться грех. Пожалуй, впервые я ощутил какую-то неясную тревогу, к тому же мне показалось, что за деревьями мелькнула и тотчас исчезла чья-то тень.
На сегодняшний день в клинике находилось двенадцать «гостей», все они в данный момент завтракали в столовой. (Анастасия была как бы не в счет, еду ей приносила Параджиева.) Когда-то давно один из моих излечившихся пациентов назвал меня господом богом. В таком случае, теперь передо мной сидели мои двенадцать апостолов, каждый со своим ворохом проблем. Беда в том, что они держались за пих, заполняли ими внутреннюю пустоту, создавали иллюзии. Впрочем, так поступает большинство людей, находя наслаждение в привязанности к своим проблемам. Моя задача как психоаналитика состоит в том, чтобы помочь избавиться от них через трагический катарсис (о чем знал еще Аристотель),