— Пожалуй, ты уже и о ее завещании знаешь? — спросил я, фиксируя взгляд. Он был непроницаем.
— О каком таком завещании? — задал Левонидзе встречный вопрос.
Я почему-то вдруг подумал, что это именно он час назад шуршал листвой и камешками возле грота. Но вслух об этом не сказал. Нашей беседе помешал неслышно подошедший Жан.
— Вам, Александр Анатольевич, звонила Нина. Та, вчерашняя, — доложил он. — Спрашивала, не появлялись ли здесь Николай Яковлевич или Маркушкин? Но я не стал вас тревожить.
— Значит, обоих потеряла, — усмехнулся Левонидзе. — Думаю, они пьют где-нибудь на пару и клянутся в вечной дружбе.
— Как знать, — произнес я, интуитивно заподозрив что-то неладное. Это лишь дураки учатся на своих ошибках и немного умнеют, а люди неглупые, вроде обоих «отцов» Максима, вопреки всем своим ошибкам, напротив, дуреют. К тому же меня отчего-то беспокоит сама Нина. Я уверен, что в ней уже произошел некий нравственный слом. Надеюсь, к лучшему. Хотелось бы убедиться в этом.
— Сказала, что перезвонит позже, — добавил Жан. — И мне показалось, что она была очень взволнованна, потому что пропал еще и Максим.
— Словом, все растерялись, — саркастично заметил Левонидзе. — Ушли в разных направлениях и не вернулись к домашнему очагу. Надо было ей сказать, что после посещения клиники Александра Анатольевича Тропенина многие пациенты исчезают почти бесследно и более никогда не возвращаются в свое прежнее физическое тело. Таковы законы психиатрии, или конфигурации фигур.
— В следующий раз так и скажу, — пообещал Жан. Он слегка наклонил голову и столь же бесшумно исчез.
— Его бы дворецким в Англию, в какой-нибудь старый замок с привидениями, — похвалил Левонидзе. — Впрочем, ему здесь тоже неплохо, да и призраков хватает. Порой не отличишь: кто еще живой, а кто уже мертвый. Но в любом случае у каждого из-за плеча какой-нибудь скелет выглядывает.
Я промолчал, поскольку был согласен с Георгием. А еще потому, что дыхание этого «скелета» ощущал и за своей спиной. Едва мы прошли несколько метров, как встретили Жанну.
— Наши дамы там, в теремке, готовы перекусать друг друга, — тревожно сообщила она. — Я как раз за вами.
— Что ж, посмотрим, — кивнул я. — Только никогда не торопитесь. Излишние волнения и спешка всегда передаются нашим гостям. Дай воде покипеть, и она вся выкипит.
— И даже к последнему вагону поезда не мчись сломя голову, — добавил Левонидзе. — Поскольку его-то как раз и отцепят в первую очередь. Поверь, Жанночка, двум старым мудрым черепахам.
Мы медленно двинулись вслед за длинноногой ассистенткой к теремку, откуда доносились возбужденные голоса. К девичнику из поэтессы, путаны и актрисы присоединилась еще и Ползункова с Принцессой на руках. Полный сбор здешних женщин. Анастасию я, разумеется, выделял в особую категорию и не сопоставлял ни с кем. Признаться, более всего меня сейчас озадачивали следующие моменты: сигареты «Честерфилд», которые курил Владимир Топорков, и окурок, оброненный неизвестным злоумышленником у ограды; следы протектора джипа, который мог принадлежать тому же среднему братцу; а также клочок серой рубахи в моем кармане — он вполне соответствовал одеянию младшего Топоркова. Возможно, кто-то из них пытался ночью пробраться в клинику, но зачем? Выводы в любом случае делать было рано.
Остановившись возле теремка, мы стали прислушиваться к беседе. (Жанну я отпустил восвояси.) Сейчас дамы разговаривали более тихо, но были явно чем-то напуганы. Причина выяснилась довольно скоро. Левонидзе не смог сдержать злорадной усмешки.
-...я заявляю, что готова собрать свои вещи и уехать отсюда немедленно. — Голос принадлежал поэтессе Ахмеджаковой, гордящейся своим древним княжеским родом, что, впрочем, не мешало ей во время ночного сна регулярно мочиться в кровать. Параджиева, отвечающая за смену постельного белья, постоянно жаловалась мне на эту поэтическую слабость. Я же никогда не придавал этому особого значения, поскольку лечу не энурез, а мозги.
— Но вы уверены, что не ошиблись, милочка? — спросила актриса.
— О господи!.. — простонала вдова.
— Даже забавно! — фыркнула путана.
— Нет, не ошиблась, — ответила поэтесса. — Я лишь сегодня вспомнила, где видела его лицо. Лицо этого страшного казаха. Олжас, кажется? Так вот. Десять лет назад в одной газете была напечатана его фотография. И подпись: «Людоед из Чимкента». Он скушал, если мне не изменяет память, штук пятнадцать молоденьких девушек Варил плов в чане.
— Вам-то чего бояться? — язвительно спросила путана. — Молоденьких же…