Главный герой романа — греко-католический священник Михаил Сойка начинает свой день задолго до рассвета. День этот, названный автором «одним из первых дней декабря 1931 года», Степан Тудор предлагает раскрыть «словно окно, из которого нашему избраннику будет видно современную действительность— отрезок бурного потока, освещенный низким солнцем декабря».
Сперва действительность, окружающая отца Сойку, кажется очень далекой от сравнения ее с бурным потоком. Низенькие потолки плебании, анфилада комнат, заставленных мебелью в стиле барокко, бой старинных часов, тихое перешептывание прислуги — все это создает в представлении читателя старосветскую обстановку мещанской скуки и прозябания. Читатель, пожалуй, уже вот-вот готов обвинить Тудора в малозначительности темы его романа. Но вот, совершив обряд утреннего купания, сухопарый, весь похожий «на хищника в прыжке», отец Сойка едет причащать умирающего сельского богатея Гайдучка.
Обрывая на полуслове сюжетную нить повествования, Степан Тудор один по существу «день» сюжета насыщает событиями целых веков и стран, смело вводя читателя в биографию своего героя. Он рассказывает о мотивах, которые побудили Михаила Сойку принять сан священнослужителя. Все яснее и отчетливее становятся в романе нити, протянутые от самого центра папства — с вершины одного из семи холмов Рима — к едущему морозным декабрьским утром по заснеженной южноподольской степи отцу Михаилу Сойке. Мы видим его молодым богословом на площадях и в библиотеках старого Рима. Вместе с молодым Сойкой читатель перелистывает историю папства от Константина Великого и до наших дней. Летопись мрачных времен инквизиции, поддерживающей незыблемость веры и папского престола, органически входит в сюжетную ткань романа.
Теоретические искания молодого Сойки в коллегиях папского Рима, его практические занятия по философии католицизма не приводят, однако, потомка подольских стяжателей-контрабандистов в лагерь ослепленных религиозным фанатизмом. Больше того! Очень быстро молодой Сойка становится замаскированным циничным безбожником, который про себя глумится над всевышним, которому призван служить. Однако, становясь внутренне безбожником, отец Сойка вовсе не собирается отказываться от службы в церкви, а тем паче выступать против религии. Его никак не прельщает судьба Галилея или Джордано Бруно. Практический, кулацкий ум Сойки повсюду ищет ответа на один вопрос: «А что на этом можно заработать?» И под фресками знаменитой Сикстинской капеллы в Ватикане Михаил Сойка думает об одном: о пшенице, о мельнице, о каменоломнях... Вовсе не случайно «неудержимый захватчик, начало и конец всех завоевателей, могучий Саваоф», взлетающий к сводам Сикстинской капеллы, неотвязно соединялся в представлении Сойки с образом его деда-контрабандиста Петра, о котором ходили легенды, что он, освещаемый молнией, схватил в грозовую ночь подстреленного русскими пограничниками быка, взвалил его себе на плечи и принес домой.
Подготовляя в Риме теоретическую работу о взаимоотношениях веры и знания, молодой Сойка старался найти в своих богословских исследованиях прежде всего утилитарный, практический смысл, который помог бы ему в личном обогащении. Кажется, что многочисленные противоречия, которые находит Сойка и в старинных манускриптах, и при чтении теологических работ его современников, бросят отца Сойку в лагерь воинствующих атеистов, настолько очевидно превосходство современной материалистической мысли над угрюмой, пессимистической закостенелостью религиозных суеверий. Взамен вымышленного союзника всех угнетателей — призрачного бога материализм несет не только свободу человеческой мысли, но и большую веру в человека, в его безграничные возможности. Однако Сойка чувствует, что с богом ему расставаться невыгодно, что «на этом можно хорошо заработать», и все сомнения глубоко прячутся в его хитрой, расчетливой голове. Буквально «пресыщаясь богом», ради личной выгоды и религиозной карьеры он подавляет в самом себе все и всяческие колебания, вернее, скрывает их от посторонних и завоевывает большой авторитет у своего покровителя — иезуита, монсеньора Д’Есте. Таким иостанется до последних страниц романа Тудора, оборванного на полуслове чинами украинской полиции, созданный им герой — Михаил Сойка, великий калькулятор от религии, поставивший себе на службу дряхлого, мифического бога. Сойка не выдуман писателем. В жилах этого попа течет кровь реального угнетателя, переодетого в целях политической маскировки в черные одежды смиренного пастыря божия.
И по нынешний день мы можем столкнуться лицом к лицу в городах и селах западных областей Украины с подобными сойками, которые, отрекшись официально от Ватикана, во всем своем внешнем облике и в религиозной обрядности стараются подчеркнуть временность случившегося и свое былое родство с католицизмом. Подобные калькуляторы господа бога, подпольные униатские попы, живя в крестьянской стихии, так же как и отец Михаил Сойка, внутренне глубоко презирают «простых хлопов» и всеми силами, исподтишка стараются помешать ставшему на путь коллективизации крестьянству раз и навсегда освободиться от цепкого влияния религии. Подобно отцу Сойке, оставшись в полном одиночестве, эти слуги божьи в отчаянии повторяют: «Пусть погибнет мир, лишь бы не было коммуны!» Каждый из них в глубине души давно «свищет» на своего прославленного бога, ибо знает прекрасно, что его не было и нет, но все же держится за него, так как видит в боге единственный путь к личному обогащению.
Увидел этот путь еще перед Октябрьской революцией и отец Сойка. И, не веря в бога, уцепился за него своими жилистыми, хваткими руками, похожими на когтистые лапки пестрой и нарядной птицы сойки, которая с большим удовольствием впивается своим длинным клювом в головки маленьких лесных пичужек, чтобы поживиться их мозгом.
Степан Тудор очень хорошо и тонко показывает весь внутренний процесс постепенного перерождения отца Сойки в Риме:
«Сколько раз возвращался потом воспоминаниями в эти времена и никогда не смог осознать, когда в нем начался этот невидимый процесс, когда внутренняя его выжженность и пустота, окостенелые чувства обеды и отвращения начали оплывать холодными, как лед, каплями умозрительных выводов и калькуляций, переплавляться в холодный, добытый церковью опыт веков, который должен был служить сойкам.!!»
И молодой богослов Сойка уже в самом начале своей жизненной карьеры, в кельях папского Рима, с удовольствием повторяет один из староиндийских законов Ману:
«Господь сотворил разные классы людей из разных частей своего тела: браминов — из головы, чтобы знали его тайны и открывали их несознательным в случае надобности; воинов — из крови своего сердца, чтобы были горячи, как она, и не знали страха смерти; а нечистых париев — из задних частей своего тела, чтобы были нечисты, как они, чтобы жили, лишенные гордости... Так хочет господь, чтобы нижние слои покорялись высшим и чтобы никогда не возникала в их головах противная мысль. И чтобы это было неизменно, как неизменно приходит после зимы весна, а после лета — осень...»
Эта философия, хотя и заимствованная из чужой религии, полностью устраивает Сойку, который, отказавшись от сентиментальных заблуждений юности, решительно шагает по пути личного благополучия, какой бы ценой оно ни было добыто. Законы Ману полностью совпадают с циничной демагогией папства, утверждающего нерушимость социального устройства мира. В своем послании к американской католической иерархии папа Пий XII написал приблизительно то же самое, что сказано в законах Ману: «История всех времен учит нас, что всегда были богатые и бедные, что всегда будут богатые и бедные,— вот заключение, которое мы можем сделать из неизменных отличительных черт человеческой природы».
Михаил Сойка решил посвятить себя защите незыблемости именно такого социального строя, при котором богатые будут наживаться на эксплуатации бедных, и он, молодой униатский священник, в своей подольской глуши станет, помогая словом божьим господству богачей, сам расширять свое богатство. Однако, начиная свои философские изыскания, Сойка еще недостаточно ясно представлял себе все ухищрения иезуитской пропаганды, «неумолимой, как ртуть, и, как она, проникновенной».