Смешно было смотреть на этого недоучившегося гимназиста из Тернополя, неизвестно для чего напялившего в жаркий вечер военный дождевик с поднятым воротником, и слушать его слова, произносимые от имени огромного, сорокадвухмиллионного, украинского народа...
Следующим оратором, выступившим вслед за новоявленным премьером «самостийной Украины», был отец Иван Гриньох.
Каким же образом очутился он снова во Львове?
Еще в то время, когда Гриньох сидел на парафии в Галиче, он был принят «для связи с архиепархией». Это жизненное предназначение карьеры духовного воспитателя «соловьев» было занесено в «Шематизм» митрополита — своеобразный перечень всех униатских кадров.
Перед нападением Гитлера на католическую Польшу, в 1938 году, неопресвитер Иван Гриньох был уже в составе ближайшего окружения Шептицкого. Выражаясь языком святоюрских аборигенов, Гриньоха «перенесли» из Галича во Львов.
Он поселился под боком у Шептицкого, на площади Святого Юра, в доме № 5, где проживало все епархиальное духовенство, обслуживавшее «Архикафедральный храм Святого великомученика Георгия», именуемый в народе запросто «Юром».
Покинув Галич, Иван Гриньох вместе с прелатом капитула Леонтием Куницким и более молодыми по возрасту — священниками Василием Белеем, Иваном Клюсом и Ярославом Совяком, являлся одной из самых значительных фигур среди приближенных митрополита Шептицкого. Когда же в апреле 1941 года военная референтура ОУН — «организации украинских националистов» — по поручению абвера-II приступила к созданию диверсионно-террористического легиона «Нахтигаль», националист Роман Шухевич через своих родственников, проживавших тогда во Львове, сообщил об этом князю церкви и попросил его откомандировать в легион одного из самых надежных своих воспитанников. Шептицкий понял, что легион создается по договоренности руководителя ОУН Степана Бандеры с немецкой разведкой. Бандеру митрополит знал лично: ведь подчиненный ему священник Андрей Бандера, заведующий парафией в Тростянце, близ Старого Угринова, был отцом этого отпетого террориста. В такую «фирму» надо послать кого-либо побойчее и посмекалистее из приближенных ему священников. Взгляд князя церкви падает на молодого неопресвитера, референта консистории и заместителя профессора духовной академии Ивана Гриньоха.
Тайно перебравшись через границу, Иван Гриньох с помощью первого же встреченного им на немецкой стороне офицера разведки попадает в Нойгамер, в Силезии, где уже в летнем военном лагере обучают «соловьев» Теодор Оберлендер, Альфред Херцнер и Роман Шухевич. В подготовку легиона немедленно включается и новый капеллан. На полевых богослужениях и в часы отдыха он начиняет мозги волонтеров ненавистью к коммунизму, рассказывает о том, что «будущая благородная миссия легиона освящена князем церкви Андреем Шептицким». 17 июня он приводит к присяге весь состав легиона «Нахтигаль», и «соловьи», целуя по очереди Евангелие и крест, клянутся совместно с войсками Адольфа Гитлера яростно бороться с большевизмом.
...И вот теперь они во Львове.
Даже очень далекий от симпатий к коммунизму американский историк Александр Даллин в своей книжке «Немецкое господство в России 1941— 1945 гг.» признает: «Сторонники Бандеры, включая и тех, из легиона «Нахтигаль», проявляли большую инициативу, проводили чистки и погромы».
В ночь с 3 на 4 июля 1941 года легионеры «Нахтигаль», заранее получив полное отпущение грехов у своего капеллана Ивана Гриньоха, участвуют в запланированной Гансом Кохом и Оберлендером операции по уничтожению ученых Львова. После короткого допроса и побоев ученых и их близких двумя партиями ведут на расстрел к ямам, заранее выкопанным в лощинах близ Вулецкой.
В то страшное утро, разбуженный арестом в вилле профессора Львовского политехнического института Романа Виткевича, его сосед и коллега инженер Тадеуш Гумовский, проживающий сейчас в Польше, видел из окна своей квартиры, по улице Набеляка, 53, что происходило в лощинах близ Вулецкой:
«Обреченных сводили четверками со стороны бурсы Абрагамовичей. Их устанавливали над самым краем ямы, лицом к нам. Солдаты, производившие экзекуцию, стояли по другую сторону могилы. После залпа почти все расстреливаемые падали сразу в могилу. Профессор Роман Виткевич перекрестился и в то же мгновение рухнул. Обреченные не были закованы. Считал четверки. Насколько припоминаю, их было пять. Среди смертников было три женщины. Все происходило быстро, потому что следующие четверки ждали уже своей очереди поблизости. После экзекуции могила была быстро засыпана и земля утоптана. Могилу засыпали те же солдаты».
Таковы суровые подробности той страшной ночи, когда был расстрелян 41 человек, услышанные нами из уст очевидцев. О ней мы еще расскажем подробнее...
Кто знает, если бы смертникам было известно, что человек, которому поручено руководство операцией, капитан разведки и ревностный теолог Ганс Кох, после долгой беседы с митрополитом и Иваном Гриньохом сладко почивает в капитуле на Свято-Юрской горе, быть может, обреченные приняли бы смерть без традиционного крестного знамения?
Уж слишком циничную роль сыграли в их судьбе религия и ее слуги, связавшие всю свою деятельность с кровавой практикой оккупантов. Если бы все эти подробности стали известны уже тогда вдове убитого в ту ночь академика-стоматолога Антония Цешинского, она не стала бы добиваться на следующий день аудиенции у митрополита Шептицкого.
«Пойдите, пане Розалия, к его эксцеленции,— советовали Цешинской соседи.— Это добрый, благородный человек, аристократ духом, к его слову прислушиваются немецкие власти, и, быть может, после его заступничества они выпустят вашего мужа из тюрьмы».
И, веря этим советам, не предполагая, что ее мужа, заслуженного ученого, уже убили, Розалия Цешинская пошла на Свято-Юрскую гору.
«Ведь он так хорошо знал моего мужа! — рассказывала мне об этом унизительном визите в 1960 году Розалия Цешинская.— Я плачу, умоляю митрополита помочь мне, а владыка отводит в сторону глаза и бормочет какие-то ватные слова о том, что «церковь не вмешивается в дела светских властей». Будто стена высокая выросла между нами».
За этой стеной во время визита, шурша очередными списками обреченных, помеченными грифом «Совершенно секретно», находился друг митрополита— профессиональный мастер шпионажа и специалист по Востоку доктор Ганс Кох,— это известно совершенно точно. Именно ему принадлежала дьявольская затея, чтобы польская профессура была расстреляна руками верных слуг фашизма — легионеров «Нахтигаля», украинской национальности.
...7 июля 1941 года, тщательно очистив свои мундиры и сапоги от пятен крови, забрызгавшей их одежду во время львовских экзекуций, легион «Нахтигаль» вместе с Теодором Оберлендером и капелланом Иваном Гриньохом покидают Львов и двигаются на восток, к Тернополю. Около трех часов дня первые машины с изображением силуэта соловья подъезжают к готическому костелу Фарни, и солдаты легиона, узнав, что в городе идет «акция» по уничтожению еврейского населения, осененные крестным знамением своего капеллана, поспешно спрыгивают с машин.
Они бегут, держа автоматы наперевес, помогать немецкой «зондеркоманде СД» «робити порядок з жидками»... Кому не удается получить ценные трофеи из имущества убитых евреев в Тернополе, тот нагоняет более удачливых коллег в местечке Сатанов, на пути дальнейшего следования «Нахтигаля», где «соловьи», уже самостоятельно, устраивают погром мирного местного населения.
Две недели «Нахтигаль» стоит в местечке Юзвин, близ родины выдающегося русского поэта Николая Некрасова. Ретивый капеллан вспоминает, что ему надо не только отпускать грехи погромщиков — убийц из легиона «Нахтигаль», но и, по заданию Шептицкого, нести на Восток слово божье. По приказу Гриньоха «соловьи» сооружают походный алтарь и разыскивают у местных старожилов церковные книги — Ветхий и Новый завет, Евангелие. После этого они сгоняют всех юзвинцев на площадь, где сооружен алтарь. Доктор богословия в немецком мундире, поверх которого надеты ризы, правит службу в честь победы гитлеровской Германии и потом в своей проповеди призывает жителей Юзвина всеми силами помогать гитлеровцам.