Узнав одного из них, Ричард кивнул ему. Это был тридцатилетний симпатичный итальянец с вьющимися густыми волосами, питавший слабость к модной одежде. Сегодня из-под костюма выглядывала ярко-розовая рубашка и изумрудно-зеленый галстук, поверх которого висел золотой крестик.
— Привет, Энцо, — воскликнул Ричард и повернулся к другому вампиру: — Ты, должно быть, новенький? Как тебя зовут?
Напарник Энцо казался еще совсем юным, ему никак нельзя было дать больше двадцати. Светлые волосы обрамляли красивое, почти нежное лицо, но бицепсы были размером с хороший рождественский окорок. Он молча взглянул на Энцо, прося указания.
— Чего ты мнешься? — рассердился Ричард. — Прояви характер, ты же, черт возьми, вампир. Так как тебя зовут?
— Патрик.
— Чудесное имя. Ну как, Патрик, не хочешь ли ты поработать на меня, а не на Совет? Обещаю платить намного больше. Кроме того, можешь убивать столько людей, сколько захочешь. Ну, так что скажешь?
Патрик опять взглянул на товарища. Энцо недовольно поморщился и, махнув рукой на машину, с сильным итальянским акцентом сказал:
— С тобой хочет поговорить Сципио.
Ричард коротко рассмеялся, точнее пролаял.
— Ха-ха, Сципио здесь и хочет меня видеть? Какая честь! Наверное, вы следите за мной еще с Европы?
— Ты сядешь в машину? — Предложение Энцо прозвучало не очень-то любезно.
— А если нет? — Ричард сделал шаг ему навстречу.
Патрик, к его чести, не испугался и не отступил, скорее всего оттого, что не был наслышан о репутации Ричарда. Энцо же, напротив, хорошо знавший Ричарда, изменился в лице так, что его бледность была хорошо заметна на фоне черной дверцы лимузина.
— Ради всего святого, прекратите этот дурацкий спор, вы же не мальчишки. А ты залезай в машину. — Бледное лицо, похожее на лицо римского патриция, показалось из окна лимузина.
— Сципио! — воскликнул Ричард. — Если бы я знал, что это действительно ты, то не стал бы препираться.
Ричард протянул Сципио руку в перчатке. Тот, немного поколебавшись, пожал ее так, как это делали древние римляне.
— Как обычно, стойкий приверженец традиций? Как это мило!
Ричард удобно уселся на кожаном сиденье рядом со своим заклятым врагом. Оба громилы сели напротив, их похожие на бревна ноги заняли почти весь проход. Ради чего Сципио нанимает такие горы мяса для своей охраны? Разве он не знает, что для того, кто стал вампиром, мышцы уже не имеют никакого значения? Между вампиром и мускулистым вампиром разницы не больше, чем между правшой и левшой.
Ричард взглянул на древнего римлянина и тут же отвернулся. Он терпеть не мог смотреть на человека, глаза которого покрывала пленка. Это выводило его из себя. Что за изменения произошли со Сципио при его превращении в вампира, раз ему достался такой дефект глаз? Ричард задумался, стал бы он вампиром, если бы не Сципио. После того дня, когда Ричард родился как вампир, прошло больше двух столетий, но Сципио нисколько не изменился.
— Каким ветром тебя занесло в эти края, Ричард?
— У меня здесь кое-какие дела. А ты как оказался здесь?
— Совет велел тебе далеко не уезжать.
Ричард сердито фыркнул:
— Я не подчиняюсь Совету и не признаю над собой его власти.
— Но это вовсе не означает, что ее нет.
Голос Сципио стал жестким и суровым. В тот же миг Энцо и Патрик наклонились вперед, упираясь руками о колени. Тем временем водитель, не получивший никаких указаний, просто колесил вокруг Юнион-сквера.
— Неужели ты меня задержишь, Сципио?
— Нет, если только ты не совершишь нечто такое, что вынудит меня это сделать.
— В таком случае наш разговор окончен.
Лимузин уже во второй раз проехал мимо отеля «Восточный мандарин».
— Высадите меня прямо здесь. — Ричард постучал в стекло, отделявшее салон от кабины водителя, и машина сразу затормозила у тротуара.
— Всего наилучшего, джентльмены. Надеюсь, пребывание в Сан-Франциско будет для вас столь же приятным, как и для меня.
Ричард вышел и легко захлопнул за собой дверь лимузина.
Светало. Нижний край неба озаряло бледно-желтое сияние, но еще виднелся тусклый серп месяца, который не торопился уходить с небосклона. Джейкоб потянулся и зевнул, хотя он почти не спал. Когда он узнал, что молодым вампирам, чувствительным к влиянию солнца, приходится отлеживаться днем, то счел настоящей удачей свою способность бодрствовать двадцать четыре часа в сутки, без устали вертясь в житейском круговороте и днем и ночью, словно водяная мельница. Но со временем это стало его тяготить. Нет, Джейкоб не считал свою способность не спать проклятием, он просто нес ее как тяжкую ношу. Заснуть ему удавалось очень редко. Теперь, когда ему стукнуло двести пятьдесят лет, он засыпал не от усталости, а от перевозбуждения.