— Вот увидишь, он меня не обидит. Только не он.
***
Давно не подававшее признаков жизни сердце Солдата сжималось от боли. Он лежал рядом с принцем, обнимал его, уткнувшись лбом в плечо, и понимал, что ничего, совершенно ничего не может сделать.
Принц, его принц, был счастлив. Пусть только сейчас, пусть ненадолго, но счастлив. И от этого Солдату было больно и сладко.
Надо было бы скользнуть по теням, узнать у домовых духов и призраков побольше об этом Джозефе, но Солдат не мог оторваться от принца ни на миг.
Он вдыхал его запах, слушал его дыхание и молился неведомо кому о том, чтобы как можно дольше не приходило утро.
***
Джек с каждым днём всё больше увязал в новом романе, растворялся в любовнике настолько сильно, что порой не замечал, как быстро проносится время. Они могли часами разговаривать ни о чём, кататься верхом, делиться прочитанным, просто сидеть на террасе, наслаждаясь обществом друг друга, молчать и ни о чём не думать. С Джозефом Джек, казалось, забывал обо всех передрягах и неудачах, сваливающихся с завидной регулярностью на его голову, будто они обходили его стороной, обтекали, как вода скалу.
Но отношение в королевской семье к младшему принцу и не думало меняться.
Роза всё так же игнорировала его, будто и не было у неё сына, Сайлас подкидывал совершенно невыполнимые задачи, но пока рядом был баронет, всё становилось легче и понятнее.
Но как бы хорошо ни было рядом с Джозефом, всё равно что-то было не так, угнетало, будто бы тянуло из Джека силы. Будто бы Джозеф был не тем, к кому стремилось измученное одиночеством сердце, с кем хотелось вот так просиживать вечера на террасе, попивая сладкий чай, слушая, как затихает сад, погружаясь в ночную дрёму.
Джек гнал от себя эти мысли, не понимая, что с ним творится, считая, что, видимо, совсем зажрался, раз ищет в почти идеальном баронете какие-то недостатки, причины оттолкнуть его. Но для чего? Чтобы остаться в одиночестве? Вновь просиживать вечерами у себя в опочивальне, читая книги Солдату? Нет, Джеку нравилось ему читать, но Солдат — игрушка, пусть и снится, и в этих снах он такой настоящий, тёплый, надёжный, правильный, что Джеку иной раз просыпаться было больно, открывать глаза и находить на подушке не живого человека, а его миниатюрную копию. А Джозеф живой.
Потерев лоб, Джек постарался отогнать невесёлые мысли, поднялся, укрыв Солдата одеялом, и ушёл, впервые решившись ночевать в поместье баронета.
***
Солдат долго крался в поместье Лейсилов по теням. Было полнолуние, и теней хватало.
Он вошел в опочивальню и спрятался в тени балдахина. Баронет уже спал, причмокивая во сне пухлыми зацелованными губами, а принц лежал, закинув руки за голову, и смотрел в темноту.
Солдат знал, что принц не увидит его в тенях. Джек же не был ни ведьмой, ни черным котом. Он читал сытое довольство в чертах принца, но не видел на его лице счастья.
Солдат задержался до рассвета, но с первыми лучами солнца его дернуло обратно, и он встал бессловесной игрушкой на прикроватном столике пустой спальни принца, не уверенный, что для него осталось хоть какое-то место в его сердце.
***
Джек хмуро скинул с колена ладонь слишком навязчивого Лейсила, перелистывая подписанные и принятые решения.
— Что такое, сладкий мой? — спросил баронет, заставив принца поморщиться.
Не терпел он таких вот вульгарных прозвищ. По мнению Джека, они годились разве что для постели, но никак ни для заседания совета. Пусть и мероприятие это было скорее для отвода глаз, бароны, как и другие представители высшего сословия, не имели права слова, всё и всегда решал король, но вот такие вот сборища стали постоянным ежемесячным представлением для черни, чтобы они верили в справедливость короля. Однако соблюдение приличий никто не отменял.
Ладонь вновь упрямо поползла по бедру.
Джека отчаянно бесили попытки Джозефа так навязчиво демонстрировать их отношения на публике. Раньше он как-то не замечал за баронетом такой тяги выделиться, блеснуть статусом официального фаворита его высочества принца Джонатана Бенджамина, прежде не радовавшего светскую общественность романами, но, видимо, ошибся и на этот раз.
Джозеф был хорошим человеком, одухотворённым, гордым, готовым на войну с системой ради высшего блага. Вот только он не считал нужным интересоваться у остальных, нужно ли им такое благо.
— Я хочу просить у твоего отца благословения, — сказал он, провожая Джека до его апартаментов, обнял, притиснув к стене прямо в пустом коридоре.
— Для чего?
— Чтобы сделать тебя полностью моим, и они больше не смели на тебя так смотреть, — Джозеф поцеловал Джека на прощанье и ушёл, весело насвистывая, провожаемый в спину тяжёлым задумчивым взглядом.
Уже сидя на постели, принц привычно, когда ему надо было крепко подумать и разобраться в чём-то очень важном, гладил Солдата.
— Вот как думаешь, мне стоит принять его предложение? Ты, скорее всего, скажешь «нет», но разве стоит упускать такую возможность? — Джек задумчиво коснулся сжатого железного кулака. — Он хороший, правда хороший. Ты просто его не знаешь, я бы хотел вас познакомить, он бы тебе понравился. Знаю-знаю, ты хочешь меня уберечь, — он вздохнул, укрыл Солдата, устраиваясь рядом. — Доброй ночи, и не злись на меня, пожалуйста.
***
Солдат держал Джека в объятиях и чувствовал, как из глаз сами собой катятся слезы. Как будто он мог злиться на своего принца. Как будто он желал ему чего-то, кроме счастья.
В баронете Лейсиле не было черноты, не было гнили. Он действительно был хорошим человеком. С ним его принц действительно мог стать счастливым.
Но Солдату было горько, как никогда в жизни. Так горько ему не было, даже еще когда он был живым. Даже когда старый заморский колдун наживую отнимал ему левую руку по плечо и начаровывал вместо нее железную.
— Джек, — сквозь маску слова звучали глухо. — Я так люблю тебя.
***
Наутро Джек проснулся совершенно разбитым, больным, несмотря на то, что ему снова снился его верный Солдат, добрый вестник, приносящий только хорошие сновидения, снова держал его в своих объятиях, что-то говорил, но Джек всем нутром ощущал горечь и боль, сквозившие в каждом прикосновении, и совершенно не знал, что он мог бы сделать.
Всё утро прошло, как в тумане. Джек спустился на кухню, больше поковырялся в тарелке, размазывая кашу по краям, чем поел. Тягостные мысли не отпускали, казалось, что он совершает непростительную ошибку, идёт совершенно не той дорогой и никак не мог понять, что же не так. Вроде он этого и хотел — быть нужным, любимым и любить самому.
Вот только с «любить» были большие сложности.
Нет, Джозеф был идеальным для супруга, человека, с которым Джек может пройти весь отмеренный ему жизненный путь, стабильным, но с ним было скучно и как-то неправильно. Джек то и дело оглядывался, будто выискивал кого-то другого, сам не понимая, почему.
Провозившись весь день, составляя графики осеннего военного парада и смотра войск, Джек глянул в окно. Он не знал, ходил ли Джозеф к Сайласу, не знал, что на всё это ответит отец. Он, конечно, давно мечтал выпихнуть сына из дворца, убрать его с глаз, но на выгодных для себя и королевства условиях. Лейсилы не были так уж богаты или родовиты. Небольшой замок на северной границе, деревенька с сотню душ да охотничьи угодья, где только зайцы и водятся. Неплохое место для ссылки неугодного сына.
Джозеф возник на пороге кабинета, когда Джек уже закончил с основными делами и сидел на подоконнике, допивая вторую бутылку вина, раздумывая, стоит ли остаться здесь или пойти к себе. Но первый вариант побеждал. Джеку было отчего-то очень стыдно показываться на глаза Солдату, весь день простоявшему на прикроватном столике.