В комнате было душно. Пахло завалявшимся тряпьем, потом, печеной кукурузой, — на дощатом столе, где горела лампа, лежало несколько желтых початков.
Галимов помог подняться с пола хозяину. Баулин, вспомнив о своих обязанностях, присел к столу, достал бланк и спросил:
— Скуртул Михаил?
Хозяин повернулся к Баулину, и в глазах его мелькнула надежда. Видимо, увидев среди военных незнакомого человека в штатском, назвавшего его по имени, он ожидал объяснений случившемуся.
Баулин развернул бланк, подписанный прокурором, и стал громко читать, что Михаил Скуртул, крестьянин села Пырлица, 1907 года рождения, вместе с женой Еленой Скуртул и дочерью Катериной за пособничество немецко-фашистским оккупантам в годы войны выселяется за пределы Молдавии. Так же обстоятельно он прочел, что может взять с собой семья Скуртул.
Хозяин слушал, широко расставив ноги, рубаха на нем задралась, обнажив впалый волосатый живот. «Хоть бы штаны дали надеть», — недовольно подумал Баулин.
— Поняли? — спросил он, стараясь быть холодно вежливым.
Скуртул не шелохнулся. В глазах его еще стоял жалкий отсвет надежды. Галимов тронул его за плечо, мягко сказал:
— Собирайся.
Женщина, до сих пор сидевшая неподвижно, вскрикнула. Видимо, она ничего не поняла из того, что читал Баулин, и, когда Галимов прикоснулся к Скуртулу, ей показалось — его пытаются увести. Не стесняясь в своем горе посторонних, она кинулась к мужу, раскинув руки. Тень от нее упала распятьем на стену. Баулин увидел обнаженное тело и отвернулся. Громко заплакала девочка.
Что-то случилось в это время: качнулся и пополз в сторону зеленый огонек лампадки, разлетаясь на множество синих и красных пузырьков, удушливо подступила тошнота. Пытаясь справиться с собой, Баулин встал, крикнул:
— Пусть… собираются! — И, хватаясь за стену, пошел к крыльцу.
Услышал за спиной хриплый вздох:
— Божья воля.
Баулин, покачиваясь, вышел на крыльцо и стал глотать влажный воздух. В хате надрывно плакала девочка. Тусклый свет падал из окон на высокие стебли мальв. На них переливались водяные капли. Где-то вдали урчала машина.
Все тело охватил липкий пот. Хотелось содрать с себя рубаху. Что случилось с ним? От духоты ли, от затхлого воздуха или сказалось напряжение ночи? Ах, как скверно. Противно, что увидели солдаты и этот Галимов…
— Начальник!, — Кто-то тронул его за рукав.
Баулин узнал Кындю.
— Воды хотите? — спросил активист, подавая кружку.
Баулин с жадностью отпил несколько глотков, сразу почувствовал, как стало легче, только еще трудно было дышать. Вспомнил про ментоловый карандашик, сунул руку в карман, но там было пусто. Потерял, черт возьми. И огорчился: где теперь снова такой достанешь? Вынул папиросы, закурил и сел на ступеньку.
Кындя опустился рядом.
— Кто этот человек? — спросил Баулин.
— Скуртул?.. Так себе человек, — безразлично ответил Кындя. — Сторожем был в церкви. На площади церковь видели, начальник? Там он был сторож.
— А при немцах? Фашистам помогал?
— Может, и помогал. Кто знает? — вздохнул Кындя и задумался. Помолчал и опять вздохнул. — Румыны в армию не брали. Грудь у него слабая.
«Непонятные люди, — недовольно думал Баулин. — Непонятные люди. Ничего у них не разберешь. Все вокруг да около».
Показалось, что Кындя пытается защитить этого человека, о котором в бумаге точно было написано, что он сотрудничал с немцами.
— Скрываешь?
Кындя шлепнул губами:
— Зачем, начальник? Мне все равно.
Баулин брезгливо поморщился. «Врешь! — зло подумал он. — Врешь! Все вы тут… Этот тип явно якшался с фашистами. Может, людей вешал, гад. А я увидел кричащую бабу и слюни распустил. Тряпка! Жестче надо, жестче!»
— Директор! — крикнул из хаты Галимов.
Баулин поднялся. «Жестче!» — еще раз повторил он, подхлестывая себя, и переступил порог.
Девчонка перестала плакать. Она сидела одетой в углу кровати и держала в руках кукурузный початок. Скуртул в коротком засаленном пиджаке возился у сундука, выбрасывая из него на пол одежду. Лицо его было серым, покорным. Жена помогала ему. Они делали свое дело, как работу, внимательно просматривая все, что вытаскивали: женские платья, рубахи, старые каракулевые кушмы. Баулин увидел узкую вздрагивающую спину Елены. Женщина вдруг выпрямилась и обернулась. В сухих ее глазах мелькнул холодный отблеск лампадки.
— Начальник, — тяжело дыша, прошептала она. — За что?
Баулин невольно сунул руку в карман, нащупал бланк, но не вынул его.
— Я читал постановление, — сказал он как можно тверже.