Ленин в Москве издает декреты, а Одессу вот-вот возьмут наши, красные.
Работы в мастерских было мало, корабли в ремонт не вставали. Да и не было их в Севастополе. Не было флота.
В городе разместились бесчисленные штабы и контрразведки. В одной из контрразведок зверствовал брат Поднебесного.
В ресторанах пропивались остатки привезенных из столиц денег. На Приморском бульваре гуляла разноязычная, разномастная толпа. Оркестр время от времени играл «Марсельезу», теперь в честь французов. Потом переходил на «Веселую вдову».
На облезлых стенах домов висели приказы, обращенные к армии и к населению. Сплошь да рядом за ночь они все оказывались заклеенными призывами к солдатам оккупационных войск, напечатанными на их родных языках.
Союз молодежи был жив. Боролись ушедшие в подполье большевики. Контрразведки хватали случайных людей и, бывало, расстреливали после мучительных пыток.
Им приходилось арестовывать и своих солдат. Сева додумался штамповать в мастерских алые звездочки, мы рассыпали их по свежевыпавшему снежку, совали в карманы иностранным солдатам.
Французы взбунтовались и вышли на демонстрацию.
В этот день на французских кораблях в бухтах вдруг взвились алые флаги.
На Спуске французов поджидали их «друзья» греки.
Они открыли ружейный огонь, как будто били не по друзьям, а по зайцам. Женщины подбирали раненых.
На другой день я зашел в дом к адвокату.
— Хаос, хаос, анархия! — кричал этот толстенький холеный человечек. Это черт знает что, где порядок?
Тина пила валерьянку: вчера она чуть было не попала под ружейный огонь и видела, как носатый грек заколол штыком тяжелораненого француза. Всхлипывая, она рассказывала, что адвоката вчера вызвали в контрразведку, и Поднебесный допрашивал его о своем брате.
Тина была уверена, что Валерий пострадал за наше общее дело.
— Как было хорошо, когда мы собирались, пели песни и говорили о том, как мы будем жить на земле после мировой революции, — лепетала Тиночка. — А только где она, мировая революция? Кругом пытки, кровь, ужасы. Разве это жизнь?
— Подожди, — убеждал я ее. — Красная Армия подходит уже к Перекопу. Скоро она будет здесь.
— Не верю! — воскликнула Тина в отчаянии. — Не верю, ничему я больше не верю! Я… я разорвала и выбросила свой членский билет…
Это было предательством нашего дела. Но что возьмешь с девчонки, живущей в холе и в роскоши? То ли дело Любка-артистка, Любка Титова, Любка-не-тронь-меня. Ей памятник можно поставить при жизни!
Я ушел от Тины с разбитым сердцем, решив больше к ней не ходить. Севе, руководившему нашим Союзом, я рассказал все.
Красная Армия прорвала Перекоп.
Первыми спохватились французы. Они перебрались на военные корабли, уцелевшие от Черноморского флота, снялись с якорей и вышли в открытое море, взяв курс на Босфор. С тех кораблей, которые были неспособны к дальнему переходу открытым морем, прикладами сгоняли команду, затем подрывали на них механизмы и разбивали приборы.
На кораблях, выведенных за Константиновский равелин, вспыхивало пламя. Корабли окутывало едким дымом, и они оседали то на нос, то на корму, то ложились на борт, как тяжелораненый человек.
Корабли умирали, как люди. И как по людям, по ним плакали моряки, потерявшие в жизни самое дорогое.
Матросы, боцманы, прослужившие десятки лет, со слезами стояли на Приморском бульваре, сняв фуражки и бескозырки.
— Мне кажется, меня ударяют кувалдой по сердцу, — сказал мрачно Сева.
Васо подтвердил:
— Представь, дорогой, и мне пришла в голову точно такая же мысль. Что теперь будем делать?
— Ждать, — сказал я.
— Сколько ждать?
— Придет Красная Армия, будет и флот.
— Не сразу?
— Конечно не сразу, — И не скоро?
— Возможно, не скоро. Но флот все же будет.
— Ну что ж, — вздохнул Васо. — Мы еще молодые, у нас время есть подождать. А вот у них, — он кивнул в сторону усачей-боцманов, — времени мало…
В Южной бухте вдруг раздался чудовищный взрыв — взлетел к небу транспорт, на котором собиралась уйти в море контрразведка. Взорвался за пять минут до отхода вместе со всеми контрразведчиками и Поднебесным. Многими гадами стало меньше на свете.
В городе творилось нечто невообразимое. Все скатывалось в порт — обозы, генералы, дамы, сундуки, чемоданы, солдаты. Беглецы грузились на пароходы, опережая друг друга, ругаясь на всех языках. Я видел, как офицер, еще вчера водивший шикарную женщину под ручку в кино, сегодня ловким ударом столкнул ее со сходней. Я видел, как сундуки, чемоданы летели в грязную воду. Видел в последний раз Тину: ее отец, адвокат-либерал, бежал в капиталистический мир, держа одной рукой дочку, другой — саквояж. Я подождал, пока они поднялись по сходням и пароход, отвалив от пристани, тяжело сдвинулся с места.