Я отключил вай-фай, чтобы никто не звонил. Теперь можно было спокойно почистить журналы и прочее в ноутбуке, но могу вам сказать: я точно знаю, что Интернет был. Я просто от него отключился.
Виноват ли человек, что так отключается? Как будто пытается скрыться.
Надеюсь, что нет. Я даже и не думал об этом.
Но теперь говорю вам, так что можете мне поверить.
Итак, поскольку был Хэллоуин, я позволил гусенице и дьяволенку оставаться в костюмах – не то чтобы они вполне это понимали – и, по обыкновению, провел инвентаризацию запасов еды и алкоголя, оставленных сестрой Мэрион, которая была здесь последней, и затем мы посмотрели эти три мультика, после которых мои дети обычно отключаются и которые я постоянно обещаю себе больше им не показывать, а затем начались слезы – верный признак того, что они опять устали.
Через полчаса после этого, как обычно, дети уже спали.
Мы никогда не думали завести здесь плетеную колыбельку или детскую кроватку, а по две штуки того и другого и подавно. Я уложил детей на автомобильные сиденья и на всякий случай пристегнул ремнями.
Я воображал, что если по склону горы сойдет лавина, то Зои и Кейфан прокатятся в ней в автомобильных сидениях – они же дети своей замечательной мамы!
Первый стакан вина я поднял в память Мэрион.
Я уже собирался поднять второй стакан, когда в дверь что-то стукнуло. Сначала как будто пальцами, не совсем сжатыми в кулак, а потом уже не то чтобы стукнуло, а будто навалилось на дверь.
Я посмотрел на засов через гостиную, пытаясь убедить себя, что не слышал того, что, как я твердо знал, слышал.
Уж не подняла ли мать Мэрион всех на ноги в метель оттого, что я не отвечаю на звонки?
Но тогда я бы увидел свет фар. Услышал бы хруст снега под шинами квадроцикла.
Это также не мог быть и заблудившийся охотник, разве только уж совсем заблудившийся. Сезон охоты закончился десятью днями ранее. Я читал об этом в газете.
Может быть, егерь?
И стукнул всего раз?
– Болван, – сказал я себе, быстро прошел по половику и распахнул дверь, чтобы показать себе, какой я болван.
Передо мной стояла Мэрион.
Знаю-знаю. Но вы должны мне поверить.
Мэрион Грейвз, упавшая со скалы в бурлящий поток год и два месяца назад, растерзанная тысячами литров талой воды, как предполагалось, покоится в донном иле где-то ниже по течению и может показаться на поверхности лишь в следующий сезон. Она стояла передо мной в лыжном костюме, который до сих пор хранится у меня в гараже в городе, и с белой маской на лице, несомненно, взятой из мусорного бака у начала тропы.
Мне кажется, прежде всего, я узнал ее глаза. Как она умоляла ими! Ей было так важно, чтобы я узнал ее по прошествии всех этих месяцев.
Если вы меня спросите, зачем я впустил ее, то первое, что я бы вам ответил: потому что ей там было холодно. Снег кружил, почти весь мой внедорожник уже занесло. Потом, подумав, я бы на ваш вопрос ответил, что ее снегоступы – лунные сапожки, как она называла их, впервые купив такие, – влажно поблескивали. Это означало, что к нам она шла через снег. Сам я такого никогда не делал, так что такая деталь не могла бы прийти мне в голову, если бы все это мне казалось. Но третий мой ответ, который только и следует принимать во внимание: Мэрион моя жена. И она вернулась.
– Мэрион, – сказал я так, как будто удерживался от произнесения этого имени слишком долго.
Когда она открыла рот под маской, все ее лицо сдвинулось, и вместо моего имени послышался лишь скрип. Не было бы маски, я бы мог увидеть тучи мошек, вылетающих у нее изо рта, или рвоту, состоящую из черного ила, или холодной воды, что хоть имело бы какой-то смысл.
Но – маска.
Ведь, в конце концов, был Хэллоуин, не так ли?
Она бросилась мне на шею, я обнял ее и осторожно ощупал, ища не столько знакомое, сколько желая понять, материальна ли она, реальна ли.
Она была реальна и материальна. Вплоть до знакомого запаха.
Она скрипела рваные слова мне в грудь, и я решил, что она говорит, что скучала по мне.
– Я тоже по тебе скучал, – сказал я, ведя ее в гостиную.
Я так и сяк пытался объяснить себе, зачем она в маске: был Хэллоуин, когда всякое случается, и возможен переход из одного мира в другой. Но так высоко в горах никто не увидит, так что какой же может быть вред от того, что она здесь? Дети спят, то есть мне могло все это показаться. Присниться, будто это наяву.
В порыве того, что, наверное, можно было бы назвать радостью, Мэрион отпустила мою шею и склонилась над детьми. Капля растаявшего инея упала с ее маски на щеку Зои, и та пошевелилась.