Выбрать главу

– Разумеется, – согласился пекарь, кивнув и подмигнув. – Ясное дело, мы все аргентинцы.

– Да, – сказал черноволосый.

– Да, – подтвердил блондин. – Никогда не выезжал за пределы Аргентины. Родился и вырос здесь.

– Конечно-конечно, – согласился пекарь.

Все они с улыбкой переглянулись. Двое сидевших за столом доели свои хлебцы и заглянули в корзинку. Она оказалась пуста. Оба разочарованно посмотрели на пекаря.

– У меня в лавке есть еще, – быстро проговорил он. – Это здесь рядом, в переулке возле площади. «Хлебцы Бекера и выпечка».

– А вы и есть Бекер?

– Джозеф Бекер, сэр, – сказал старик. – А вас, джентльмены, как прикажете?..

– Я Роберто Сантьяго, а это Эдуардо Гомез, – сказал черноволосый.

– Сантьяго и Гомез? – оживившись, сказал пекарь. – Конечно.

Сантьяго посмотрел на него.

– У тебя не испанская фамилия. Ты аргентинец немецкого происхождения?

– Я не потомок иммигрантов, – сказал Бекер, – в отличие от вас, вероятно.

– Точно, – сказал Гомез не слишком уверенно. – Именно так.

– Моя прабабушка родилась в Берлине, но вышла замуж за австрийца, и я родился в Халльштатте, это в Австрии, – сказал Бекер. – Вероятно, вы о нем слышали. Такое чудесное место в Зальцкаммергуте, что лежит на юго-западном берегу озера. Те из нас, кто из Халльштатта, очень гордятся тем, кто мы такие, что собой представляем и что перенесли.

– Никогда не слыхал о Халльштатте, – осторожно сказал Гомез.

– Неужели? – сказал Бекер, огорчившись.

– Мы аргентинцы, – настаивал Сантьяго. Кожа под бровями над веками образовывала у него по складке.

– Конечно-конечно, – умиротворяюще подхватил Бекер. – Как и многие другие здесь в провинциях Санта-Крус, в Буэнос-Айресе, Мисьонесе, Ла-Пампе, Чубуте и в сотне маленьких деревень.

Мужчины ничего не сказали.

– Мы аргентинцы, потому что Аргентина – такое прекрасное место, – дружелюбно продолжал Бекер. – Прекрасное и очень безопасное. Ночами дует свежий бриз, текила…

Сантьяго и Гомез слушали напряженно, очень внимательно, их взгляды были тверды, как сжатые кулаки. Бекер понимающе кивнул и едва заметно подмигнул.

– Это очень большой мир, друзья мои, и даже здесь, в прекрасном Санта-Крусе, все мы можем иногда чувствовать себя вдали от родины. Я вот чувствую.

– Много говоришь, – сказал Сантьяго.

– Я стар, – сказал пекарь, пожав плечами, – а старики любят поговорить. Это напоминает нам, что мы все еще живы. И… м-да, мир избавился от стольких людей, что часто вся моя компания – лишь мой собственный голос. Так что, да, я говорлив. Болтаю, журчу себе и вижу, что испытываю ваше терпение. В конце концов, разве люди, молодые и здоровые, как вы, друзья мои, пожелают тратить время на болтовню старика?

– Этот вопрос приходил и мне в голову, – сказал Сантьяго. – Мне невероятно хотелось бы узнать, почему ты считаешь возможным встревать в чужой разговор.

Гомез отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

– Я позволяю себе такую вольность, друзья мои, – невозмутимо отвечал маленький пекарь, – потому что сегодня второй день Seelenwoche[8]. Неделя всех душ. Вы об этом знаете?

Гомез начал было отвечать, но Сантьяго остановил его легким прикосновением к руке.

– Нет, – сказал он. – Мы не знаем, что это такое.

– Конечно, не знаете. Это австрийский праздник, а вы никогда не бывали в моей стране, как вы сказали. Позвольте мне объяснить. В Австрии мы не отмечаем Хэллоуин, как американцы или ирландцы. Для нас Seelenwoche связан с размышлением, с молитвами за тех, кто взят от нас, с приношениями духам наших любимых умерших. Все мы потеряли так много народу за время войны.

Гомез не сводил глаз с Бекера, Сантьяго же смотрел на свои руки.

– Война закончилась, – тихо сказал Сантьяго.

– Действительно ли закончилась, если живы люди, которые ее помнят? – мягко спросил Бекер. – Может ли она закончиться, если живы те, кто помнит довоенные годы и может сосчитать людей, которых потеряли? Членов семьи, друзей…

В углу бара, где разговаривали Бекер, Сантьяго и Гомез, стало очень тихо.

Бекер подвинул себе стул и сел.

– Seelenwoche никогда не был временем праздновать, а теперь, после войны, нам остается подводить итоги. Мы почитаем наших мертвых, не только вспоминая их, но и вспоминая, за что они боролись и за что умерли.

Сантьяго кивнул, поднял стакан с пивом и мрачно уставился в него. Кивнул, сделал большой глоток и очень осторожно поставил стакан на стол.

– Зачем вы говорите о таких вещах? – спросил Сантьяго.

вернуться

8

Неделя души (нем.).