Эта угроза подействовала, и бедняга Джим закрыл рот. Он молча, но с большим вниманием разглядывал лицо высокого метиса. Что-то очень знакомое было в чертах его лица, но Джим никак не мог вспомнить, где его видел и когда. Второй разбойник прикрепил кляп ко рту Джека Бонда, а третий пошел к лошадям, и, когда он подвел их, то при ярком лунном свете Джим Боулей увидал великолепного коня золотисто-каштановой масти. Ошибки не могло быть, и Джим тотчас же узнал эту лошадь. Он был не новичком в прерии, уже несколько лет жил в этой местности, и хотя никогда не имел сношений с владельцем этой чудной лошади, но видал ее не раз и знал о ее подвигах.
Метис подошел к нему с импровизированным кляпом, но Джим, даже ради спасения своей жизни, не мог бы противостоять искушению, которое овладело им, не мог удержаться, чтобы не вскрикнуть:
— Что это? Ты человек или дух? Это Питер Ретиф… клянусь!..
Больше он ничего не мог выговорить, так как рот его был заткнут платком, наложенным рукой разбойника. Но глаза Джима оставались широко открытыми, и в них выражалось величайшее изумление. Он не спускал их с темного, сурового лица высокого метиса, который казался ему в эту минуту воплощением самого дьявола. Услышав свое имя, метис бросил на него взгляд, и по губам его пробежала презрительная усмешка, хотя Джиму казалось, что его лицо выражает кровожадную жадность.
Справившись с пленниками, все трое сели молча на лошадей и уехали. Тут злополучные ковбои увидали, к своему ужасу, что метисы с величайшей ловкостью овладели стадом и быстро погнали его перед собой. Стадо повиновалось искусной руке знаменитого разбойника, точно между ним и животными существовала какая-то странная симпатия. Великолепный золотисто-каштановый конь скакал то спереди, то сзади стада, точно хорошо выдрессированная овчарка, и стадо шло в желаемом направлении, как будто без всякого руководства. Это было искусство ковбоев, доведенное до высокой степени совершенства, и Джим Боулей, несмотря на стягивавшие его веревки, невольно восхищался изумительной ловкостью разбойников.
Через пять минут стадо уже исчезло из вида, и лишь отдаленный гул копыт достигал слуха пленников. Затем все смолкло, и серебристый свет освещал мирную равнину, ночная тишина которой нарушалась только жужжанием насекомых да изредка печальным криком койота. Костер потух. Связанные пленники по временам тихо стонали.
Глава XIII
ПЕРЕПОЛОХ
— Тысяча голов скота, Джон! Тысяча штук уведены перед самым нашим носом! Черт возьми, это невыносимо! — вскричал Лаблаш. — Около тридцати пяти тысяч долларов потеряны в одно мгновение. Зачем же мы платим столько денег полиции, если возможны подобные вещи. Это возмутительно! Ведь таким образом никто не в состоянии оставлять в прерии свои стада! Для страны это будет разорением. Кто говорил, что этот негодяй Ретиф умер, что он утонул в великом болоте? Это все выдумки, говорю вам! Этот человек так же жив, как мы с вами… Тридцать пять тысяч долларов! Это черт знает что!.. Это позор для страны!..
Лаблаш нагнулся вперед, сидя в кресле, и тяжело облокотился руками на письменный стол Джона Аллондэля. Они оба сидели в конторе Аллондэля, куда Лаблаш тотчас же поспешил, узнав о дерзком набеге, совершенном накануне ночью на его стадо. Голос Лаблаша стал хриплым от волнения, и он просто задыхался от бешенства. Старый Джон с недоумением смотрел на ростовщика, не вполне еще соображая, что случилось, так как утром голова у него была не совсем свежая после выпитого накануне виски. Притом же внезапное появление Лаблаша и его необыкновенный рассказ еще усилили хаос в его мыслях.
— Ужасно!.. Ужасно!.. — вот все, что он в состоянии был пробормотать в ответ. Затем, несколько потянувшись, он проговорил нерешительно: — Что же мы можем сделать?
Лицо Джона Аллондэля нервно подергивалось. Глаза его, некогда блестящие и смелые, теперь стали мутными и красными. Вообще, он имел вид человека совершенно больного. Какая разница с тем, каким он был на балу поло в Калфорде, год тому назад! Причина такой быстрой перемены была ясна каждому. Все говорили о неумеренном употреблении виски.
Лаблаш вертелся около него, не делая, никаких попыток скрыть свое бешенство. Его природная свирепость обнаруживалась вполне. Он был совершенно пунцовый от ярости. Поклоняясь всю жизнь только деньгам, он получил теперь удар в самое чувствительное место.
— Что делать?.. Что мы должны сделать? — воскликнул Лаблаш. — Что должны сделать все фермеры Альберты? Сражаться, человече, сражаться! Прогнать этого негодяя в его логовище! Выследить его! Гнать его из одного леса в другой, пока мы не захватим его и не разорвем в клочья!.. Неужели же мы будем смирно сидеть, пока он терроризирует всю страну? Допустить, чтобы он похищал у нас скот и угонял бы его неизвестно куда? О, нет! мы не должны успокоиться, пока он не закачается на виселице на конце собственного лассо!
— Да… да… — отвечал Джон, лицо которого слабо подергивалось. — Вы совершенно правы, мы должны изловить этого негодяя. Но мы знаем, как было раньше… то есть, я хочу сказать, раньше, чем распространился слух о его смерти. Проследить этого человека было невозможно. От тотчас исчезал в воздухе… Что же вы предлагаете теперь?
— Да, но это было два года тому назад, — возразил Лаблаш. — Теперь другое. Тысяча голов скота не может так легко исчезнуть. Какие-нибудь следы должны же оставаться. К тому же негодяй ненамного опередил нас, потому что я уже отправил сегодня утром посланного в форт Сторми Клоуд, и оттуда нам тотчас же пришлют сержанта и четверых солдат. Я ожидаю их сюда каждую минуту. Нам обоим, как мировым судьям, надлежит подать пример поселенцам, и нам будет оказана самая искренняя помощь. Вы понимаете, Джон, — прибавил ростовщик тоном предостережения, — хотя я тут являюсь главным пострадавшим от набега этого негодяя лицом, но, тем не менее, это столько же ваша обязанность, как и моя, взять дело преследования в свои руки.
Когда первый приступ бешенства прошел у Лаблаша, он снова принял облик делового человека, истинного янки, и стал спокойнее обсуждать обстоятельства этого удивительного происшествия. Но глаза его при этом злобно блестели, и выражение его одутловатого лица ясно указывало, что может ожидать несчастного грабителя, если он попадет в его власть.
Джон Аллондэль делал большие усилия, чтобы привести в порядок свои мысли и понять, что произошло. Он старался внимательно выслушать рассказ ростовщика, но на него произвело сильное впечатление главным образом то, что Ретиф, этот глава грабителей скота, наводивший страх на весь округ своими дерзкими набегами, появился вновь, хотя все были уверены, что он давно погиб! Наконец мысли его как будто просветлели, он встал и, облокотившись на стол, заговорил решительным тоном, несколько напоминавшим прежнего бодрого и энергичного фермера:
— Я не верю этому, Лаблаш. Это какая-то дьявольская выдумка, имеющая целью скрыть настоящего виновника. Питер Ретиф глубоко погребен в этом отвратительном болоте и воскреснуть оттуда он не может. Никто не заставит меня поверить этому. Ретиф? Да я готов скорее поверить, что это сам сатана явился и увел стадо. Ба! Где этот ковбой, который рассказал вам эту сказку? Вас хотели одурачить.
Лаблаш с любопытством поглядел на старого фермера. На один момент слова Джона Аллондэля поколебали его уверенность, но когда он припомнил неприкрашенный рассказ ковбоя, то эта уверенность опять вернулась к нему.
— Никто меня не одурачил, Джон. Вы сами услышите этот рассказ, как только сюда явится полиция. Тогда вы сами сможете судить, насколько он правдоподобен.
Как раз в эту минуту в открытое окно донесся топот копыт. Лаблаш выглянул на веранду.
— Ага! — воскликнул он. — Он уже здесь. Я рад, что они прислали сержанта Хоррокса. Это как раз такой человек, какой нужен здесь. Прекрасно. Хорроке знаток прерии, — прибавил Лаблаш, потирая свои толстые руки.