Джон Аллондэль встал и, пойдя навстречу полицейскому офицеру, проводил его в свою контору. Сержант был невысокого роста, тонкий, с какими-то кошачьими ухватками. Лицо у него было темно-бронзового цвета, с острыми чертами, орлиным носом и тонкими губами, скрывавшимися под густыми черными усами. Глаза у него были тоже черные, взгляд очень подвижной. Он производил впечатление человека весьма пригодного для такой работы, которая требовала хладнокровия и не столько ума, сколько быстрой сообразительности.
— Доброе утро, Хоррокс, — сказал Лаблаш. — Тут есть для вас прекрасное дельце. Вы оставили своих людей в поселке?
— Да. Я решил прямо ехать туда, чтобы услышать от вас все подробности дела, — отвечал сержант. — Судя по вашему письму, вы тут главный пострадавший.
— Именно! — воскликнул Лаблаш, снова воспылав гневом. — Тысяча голов скота, ценностью в тридцать пять тысяч долларов!.. Но подождите минутку, мы пошлем за ковбоем, который принес это известие, — прибавил он несколько более спокойным тоном.
Слуга был послан тотчас же, и через несколько минут явился Джим Боулей. Джеки, вернувшаяся из корралей, вошла одновременно с ним. Как только она увидала у дома полицейскую лошадь, то сейчас же догадалась, что случилось. Когда Лаблаш увидел ее, на лице его выразилось неудовольствие, а сержант взглянул на нее с удивлением. Он не привык, чтобы на его разбирательствах присутствовали женщины. Однако Джон Аллондэль сразу предупредил все возражения, которые могли быть сделаны его посетителями. Обратившись к сержанту, он сказал:
— Сержант, это моя племянница Джеки. Все дела прерии касаются ее так же близко, как и меня. Послушаем сперва, что рассказывает этот человек.
Хоррокс поклонился девушке, притронувшись к краю своей шляпы. Он уже не мог протестовать против ее присутствия.
Джеки сияла красотой в это утро, несмотря на свой невзрачный рабочий костюм, в котором она ездила верхом. Свежий утренний воздух усилил румянец ее щек и блеск ее больших темно-серых глаз, окаймленных густыми ресницами. Хоррокс, несмотря на свой безмолвный протест против ее присутствия, все-таки не мог не залюбоваться этой прелестной дочерью прерии.
Джим Боулей начал свой простой, безыскусственный рассказ, который произвел впечатление на слушателей своей правдивостью. Он говорил только то, что знал, и не старался выгородить ни себя, ни своих товарищей. Сержант и старый фермер Джон Аллондэль слушали его с большим вниманием. Лаблаш старался отыскать какие-либо противоречия в его рассказе, но ничего не мог найти. Джеки, слушая со вниманием, не переставала следить за выражением лица Лаблаша. Однако серьезность положения сознавалась всеми, и необычайная смелость набега, видимо, поразила полицейского и Джона Аллондэля, вызвав у них изумленное восклицание. Когда ковбой кончил свой рассказ, то несколько минут господствовало молчание. Хоррокс первый нарушил его.
— А как же вы освободились? — спросил он ковбоев.
— Семья меннонитов, путешествовавшая ночью, проезжала мимо этого места через час после рассвета, — отвечал ковбой. — Они остановились лагерем за четверть мили от рощи, где мы были привязаны. Эта роща была самая близкая и их стоянке, и они пришли в нее искать топливо для своего костра, тогда и увидели нас, всех троих. У Ната была переломлена ключица… Грабители не забрали лошадей, поэтому я мог прямо прискакать сюда…
— Вы видели этих меннонитов? — спросил полицейский Лаблаша.
— Нет еще, — угрюмо ответил Лаблаш. — Но они сюда придут.
Значение этого вопроса не ускользнуло от ковбоя, и он обиженно воскликнул:
— Слушайте, мистер, — я ведь не какой-нибудь обманщик и пришел сюда не сказки рассказывать. То, что я сказал, святая истина. Нас захватил и связал Питер Ретиф, — это так же верно, как то, что я живой человек! Духи не разгуливают в прерии и не похищают скота, как я полагаю! Во всяком случае, этот дух был очень сильный, и моя челюсть чувствовала это, когда он вложил мне кляп в рот. Вы можете быть уверены, что он опять вернется, чтобы наверстать потерянное время…
— Хорошо, мы допускаем, что этот грабитель будет тот, о ком вы говорите, — прервал Хоррокс, строго взглянув на злополучного ковбоя. — Теперь скажите, вы искали следы стада?
— Вы понимаете, что я поторопился приехать сюда и не оставался для этого, — отвечал ковбой, — но найти их будет легко.
— Хорошо. И вы узнали этого человека только после того, как увидели его лошадь?
Полицейский офицер задавал свои вопросы суровым тоном, как судья, делающий перекрестный допрос свидетелей.
— Я не могу этого сказать с точностью, — ответил Джим нерешительно. Он в первый раз поколебался. — Его вид показался мне знакомым, но я не узнал его тотчас же. Я вспомнил его имя, когда увидал Золотого Орла. Никакой хорошо опытный житель прерии не может ошибаться относительно животных. О, нет, сэр?..
— Значит, вы признали этого человека только потому, что узнали его лошадь? Это утверждение довольно сомнительное.
— У меня нет никаких сомнений на этот счет, сержант. Если же вы не верите…
Полицейский офицер повернулся к другим.
— Если вы больше ничего не желаете спросить у этого человека, то я с ним покончу… пока. — Он вынул свои часы и, взглянув на них, обращаясь к Лаблашу, прибавил: — С вашего позволения, я возьму с собой этого человека через час, и он покажет мне место, где это произошло.
Лаблаш отдал соответствующие приказания ковбою, и тот удалился.
Когда он вышел, то глаза всех вопросительно взглянули на сержанта.
— Ну, что? — несколько нетерпеливо спросил Лаблаш.
Хоррокс пожал плечами.
— Со своей точки зрения этот человек говорил правду, — решительно ответил сержант. — Притом же у нас никогда не было явных доказательств, что Ретиф погиб. Но, насколько я понял, ко времени его исчезновения ему было небезопасно оставаться здесь. Может быть, этот ковбой прав. Во всяком случае, я не удивляюсь тому, что мистер Ретиф на этот раз зашел слишком далеко в своей дерзости. Ведь тысячу голов скота скрыть не так легко, и вообще нелегко справиться с таким огромным стадом. И передвигаться быстро оно не может. Что же касается отыскания следов, то это будет детская игра, — прибавил он, пожав плечами.
— Надеюсь, что. так будет, как вы предполагаете, — сказал с ударением Джон Аллондэль. — Но то, что вы предполагаете, было уже испробовано нами раньше. Во всяком случае, я уверен, что дело находится в хороших руках.
Хоррокс как-то безразлично отнесся к любезным словам Джона Аллондэля и, видимо, о чем-то раздумывал. Лаблаш с трудом поднялся и, поддерживая свое грузное тело, опершись рукой на стол, проговорил:
— Я хочу напомнить вам, сержант, что это дело не только касается меня, как частного лица, но и как официального представителя, как мирового судьи. К той награде, которую я могу обещать от имени правительства, я прибавлю еще тысячу долларов, если будет возвращен скот, и другую тысячу долларов, если будет пойман злодей. Я решил не жалеть никаких издержек для того, чтобы этот дьявол был наконец схвачен и понес заслуженное наказание. Вы можете получить от меня на все ваши экстренные расходы. Поймайте его во что бы то ни стало!
— Я сделаю все, что могу, мистер Лаблаш, — отвечал Хоррокс. — А теперь позвольте мне удалиться. Я хочу отправиться в поселок и отдать некоторые приказания своим людям. Доброе утро, мисс Аллондэль, до свиданья, джентльмены! Вы услышите обо мне сегодня вечером.
Сержант удалился с гордым видом, как подобало официальному лицу. Впрочем, он имел право гордиться, так как приобрел известность своей ловкостью в поимке всяких нарушителей закона и быстрой расправой с ними. Он не церемонился с ними, но знал, что и они не дадут ему пощады, если овладеют им. Поэтому он действовал быстро и не раздумывая. Его обвиняли, что он часто стрелял, даже не разобрав дела. Но несомненно, что его оружие действовало проворнее, чем у всякого злоумышленника, и потому он был о себе высокого мнения. Начальство тоже высоко ценило его заслуги.
На этот раз, однако, он имел дело с очень ловким человеком. Он это сознавал и сам, но все же не предполагал, что изловить злодея будет так трудно.
Лаблаш тоже вскоре ушел, и в ранчо остались только Джон Аллондэль и его племянница.