— Не лезь!
Сатьявати начала дразнить садовника:
— Эх ты, а еще мужчина: собак спустить не посмел!
В это время подошли женщины с кувшинами.
Возбужденные Сатьявати и Аммаджи стали рассказывать, как им отказали в воде, как их пугали собаками.
— Они тут скандал закатили, — вмешалась старуха, — вот мы и пригрозили им собаками, если они посмеют в дом войти.
— Вот врет-то! — возмутилась Сатьявати.
Из толпы вышла Аппаямма, жестом остановила спорящих:
— Не кричите.
Достоинство, с которым держалась Аппаямма, внушило уважение даже старухе хозяйке. Она обратилась к Аппаямме:
— Вот рассудите. Они пришли за водой. Но это не общественная колонка! Мы деньги платили, чтобы ее поставить, и каждый год с нас налог берут…
— Ну, коли так…
— Сначала дети вышли, сказали, что воды нет. Потом я, потом садовник мой… А эта, — она показала на Сатьявати, — ему и говорит: «Коли ты мужчина, спускай собак!» От горшка два вершка, а туда же! Жаль, что моего сына дома нет, он бы им показал!
— А если б дома был, схватил бы нас и в тюрьму засадил? Так, выходит? — взорвалась Сатьявати. — Что ж, зови полицию, наври, что мы тебя избить грозили, коли воды не дашь!
— Тут и врать нечего. В чужой дом врываетесь, мало этого? — не выдержал садовник.
— Помолчи, — остановила его старуха и обратилась к Сатьявати:
— Если тебе нужна вода, ты не к нам иди, а к властям.
— Стали бы мы у ваших ворот торчать, если б они нас слушали! — выкрикнул кто-то из толпы.
— Воды нет, а вы деревья поливаете. Конечно, для нас не хватит, — продолжала Сатьявати.
— Что ты злишься? Хочешь — и ты деревья посади. Мы тебе слова против не скажем, — отвечала старуха.
— Помолчите же, — снова остановила их Аппаямма. Все затихли.
— Дашь воду или нет? — обратилась Аппаямма к старухе.
Старуха заколебалась.
— Будете задираться, не дадим, а по-хорошему попросите, еще подумаем, — ответила из-за ее спины внучка.
— Задираться? Да что у нас есть, чтобы гордыню свою перед вами показывать? — словно удивилась Аппаямма. — Чем мы можем похвастаться? Ни денег, ни земли — ничего у нас нет. Где уж нам важничать! Хоть бы что-нибудь было, хоть немножко. Тогда бы мы могли с вами спорить. Девчонки-то просто ничего не понимают в жизни.
— Правильно говоришь, — согласилась старуха.
— Дайте каждой по кувшину воды и скажите, чтобы они больше не приходили, — сказала Аппаямма.
Аппаямма сама открыла ворота, словно это был ее собственный дом, и впустила женщин. Только Аммаджи, Сатьявати и Тавитамма не тронулись с места. Аппаямма подмигнула им:
— Идите, идите! Вода… Она для жизни — самое главное. Где уж нам нос задирать.
Брать эту нищенскую подачку или нет? Но в любом другом месте тоже придется ругаться и просить, просить и ругаться. А потом принимать воду как милостыню.
Сначала двинулась Сатьявати, а за ней Тавитамма и Аммаджи.
— Пойдешь за водой? — Сатьявати поставила кувшин у входа и вошла в хижину. Тавитамма кормила ребенка.
— Сядь, подожди. Я сейчас, — ответила Тавитамма.
Сатьявати села на пол.
— Ну и жара, словно на сковородке жаришься, — она принялась обмахивать лицо краем сари. — Еще не меньше двух кувшинов воды нужно. Сколько порогов обивать придется, сколько брани наслушаешься!
— Здесь всегда так плохо с водой? — спросила Тавитамма.
— С тех пор как я себя помню, все одно. Такая уж напасть на эти места.
Ребенок оторвался от груди, сморщился и закричал, размахивая сжатыми кулачками.
— Ну-ну, не сердись, — Тавитамма вытерла мокрые от пота лицо, шею и грудь краем сари. — Пот в рот попал, вот он и раскричался, — объяснила она Сатьявати. Она снова дала ребенку грудь, и он довольно зачмокал.
Когда ребенок задремал, Тавитамма положила его в люльку. Аммаджи ждала на улице.
Девараконда Балгангадхар Тилак
Неисполненное желание
Лакшми Мохан Рао поднялся тихонько, стараясь не разбудить жену. Проснется жена — с ней проснутся все заботы и тревоги повседневной жизни. Сон — единственное, что дает счастье. Сон или укол новокаина. Когда-то Лакшми Мохана Рао укусил скорпион: ногу рвало, дергало. Врач сделал инъекцию, и нога как будто онемела, боль исчезла. Вот так же и сон… Правда, Мохан Рао давно уже не спал по-настоящему, глубоко… Его сон вроде онемения после инъекции. Действие новокаина проходит — и страдания возобновляются. Просыпаешься — и снова голова разрывается от забот и горестей. А самое страшное горе — это смерть четырехлетнего сына, его похороны, рыдания жены. Это случилось три дня назад… Боль не отпускает. Только иногда наступает недолгое оцепенение.