— Подожди здесь. Сейчас вернусь.
Бабу смешался с толпой, пристроился за спиной хорошо одетого господина и осторожно запустил руку в его карман.
— Вор, вор! — закричал тот, схватив Бабу за руку.
Ганги увидела, что вокруг Бабу столпились люди, услышала звук пощечин. Через некоторое время плачущий Бабу выскочил из толпы. Вся рубашка его была в пыли.
— Больно побили? — сочувственно спросила Ганги.
— Ничего, — мужественно ответил Бабу.
Они поплелись домой по той же, покрытой красной пылью дороге. Бабу был мрачен и молчалив, как низвергнутый с престола раджа. Когда они дошли до здания мастерской, Ганги протянула Бабу свою гармошку:
— Возьми, поиграй!
— Не надо.
— Ну, возьми! — жалобно повторила Ганги.
— А ты отцу ничего не скажешь?
— Не скажу.
— Верно?
— Честное слово.
Бабу поднес к губам гармошку и заиграл на ней бойкую, живую мелодию. В такт музыке качались ветви деревьев сарви вдоль дороги.
Работа в столярной мастерской кипела. Знойный ветер обдувал разгоряченные лица рабочих. Сам Гауринатхам, обливаясь потом, распиливал и обстругивал доски. Бабу усердно заколачивал большие гвозди.
Вдруг Гауринатхам яростно накинулся на пильщика, I криво отрезавшего брус. «О чем ты думаешь, негодяй, ведь этот брус сотни рупий стоит!» Хозяин схватил работника за горло, у того почернело лицо. Гауринатхам с сожалением выпустил пильщика и, злобно сопя, вернулся к своей работе.
Бабу до смерти напугался. Ему было плохо. Горячий ветер обжигал тело, мучила жажда. Работа сначала казалась нетрудной, но скоро Бабу почувствовал, что она ему не под силу. Ладони у него распухли и болели. Гауринатхам неслышно подошел к Бабу и сильно дернул его за волосы.
— Гвоздь у тебя согнулся, не видишь, что ли? Ты, должно быть, спишь за работой? — прошипел он.
— Бездельник, сын осла! Разве так работают? — откликнулся Виранна.
— Руки распухли, — оправдывался Бабу.
— Эта работа не по тебе, — решил хозяин. — Иди принеси распиленные брусья с улицы.
Жара палила. Бабу хотелось плакать. Ноша была тяжелой. Мальчик покачнулся и упал. Гауринатхам и Виранна подбежали к нему.
— Очень тяжелые! — робко пожаловался мальчик, глядя на раскатившиеся толстые обрубки.
Гауринатхам с искаженным от гнева лицом замахнулся черной волосатой рукой, Бабу съежился, но тут раздался громкий крик Венканны:
— Эй, Бабу, тут твоя тетка пришла!
— Ну, ладно, — прохрипел Гауринатхам, — на этот раз сойдет тебе с рук… Подбери, что рассыпал!
Малакшми, едва увидев Бабу, начала отчаянно браниться:
— Ах ты негодник! Сбежал из дому и вестей о себе не подаешь!
Гауринатхам посмотрел на нее удивленно. Он думал, что Бабу сирота и никто на него прав не предъявит.
— Коли так, возвращайся к тетке, — заявил он мальчику.
— Не хочу… И дом и еда там поганые… Тетка дерется, и муж ее тоже…
— Вот как ты! — захлебнулась гневом Малакшми. — За мое добро… Мать проститутка, его маленьким бросила, отец умер. Мы приютили, а он…
Женщина ушла, Бабу снова стал собирать и носить обрубки. Солнце склонялось к западу, стало прохладнее.
— А ну, скажи, сколько мужчин твоя мать имела? — ехидно спросил у Бабу Виранна.
— Ах ты…! — грязно выругался мальчишка.
— Ну, сколько их было, скажи-ка? — не отставал тот.
Мальчик снова выругался. Виранна вдруг оскорбился и пошел на него со сжатыми кулаками. Бабу в испуге убежал.
— Эй, Ганги, дай мне поиграть немного на гармошке! — выкрикнул он у порога дома Гауринатхама.
— Не дам… это моя!
— Ты же мне подарила!
— Ты плакал, вот я и подарила… понарошку…
— У-у… Подлая… — пробормотал Бабу, убегая.
Вечером Ганги нашла Бабу спящим на земле под деревьями сарви.
— Дурак… Почему на земле спишь? — спросила она тоном старшей.
— Нечаянно заснул… — Бабу сел, протирая глаза. — Смотри, что у меня есть, — сказал он, доставая из травы старый ржавый серп.
— Зачем тебе? — удивленно спросила Ганги.
— Виранну зарежу, — захохотал Бабу.
— А у меня есть большой нож. Он, наверно, лучше.
— Верно?
— Ага.
— Пойдем, дай мне его, Ганги.
Дети направились домой с твердым решением убить Виранну. И как ни велика была обида Бабу, от сочувствия и поддержки Ганги ему стало легче на душе.
Гауринатхам не спускал глаз с Бабу, поминутно одергивал его.
«Когда буйволенка в телегу запрягут, он тоже поначалу упирается, — говорил он Виранне. — Палки попробует — и будет знать дорогу».