Все несчастья начались тогда, когда его выгнали с работы. Пока он работал учителем в школе, они еще как-то сводили концы с концами. Но он же дурак, кретин! Не будь он последним дураком, разве стал бы он дергать инспектрису за сари? Кто после этого поверит что у него не было дурных намерений? Инспектриса всегда улыбалась, разговаривая с ним, даже приглашала в гости, и он решил, что нравится ей. Но однажды раздав ученикам задания, он задремал в классе. И тут как на грех, вошла инспектриса. Ну и разоралась же она! «Разве вы можете быть воспитателем детей! Я сообщу о вас начальству…» Он перепугался, побежал за ней умоляя ничего не говорить, а она словно не слышала Тогда-то он и схватил ее сзади за сари, желая остановить и попросить прощения. Но он дернул так сильно что край сари свалился с плеча. Все остолбенели. «Негодяй», — бросила она и ушла. Так закончилась его работе в школе.
Разумеется, Венкатешварлу прекрасно понимал, что так поступать нельзя, но от волнения потерял голову. Такой уж он невезучий. Потому-то все, начиная с жены считают его ничтожеством.
Он несколько раз находил себе частные уроки, но ни один ученик не занимался с ним долго. Какие только работы он не перепробовал, однако нигде удержаться не смог. Устроился продавать билеты у кинотеатра, но скоро его уволили. Ходил по домам, разносил лепешки, да никто их не покупал. Не было, вероятно, в нем ловкости, которая необходима торговцу. В конце концов жена пошла служить кухаркой, но тут все соседи ополчились против него: «Лучше милостыню просить, даже воровать, чем жену к чужим людям в услужение посылать». Что же, в отчаянии он решился и на это. Пошел по деревням с протянутой рукой, но все лишь смотрели подозрительно и советовали убираться подобру-поздорову. Тогда он отправился на станцию, ходил по перрону, присматриваясь и не зная, как взяться за дело. Наконец собрался с духом, протиснулся в толпе перед входом в вагон и засунул руку в чей-то карман. Его тут же и схватили! Не случись поблизости знакомого — учителя из школы, в которой он когда-то служил, — избили бы до полусмерти. К счастью, учитель сумел убедить разъяренную толпу, что такой человек, как Венкатешварлу, не может украсть…
Ему сорок лет. Он перепробовал все, даже то, что явно не подходило ему ни по характеру, ни по образованию. Но на него сыпались все новые беды. Сколько он так еще протянет? Чем может он помочь семье? Венкатешварлу погружался в темные волны отчаяния.
Венкатешварлу дремал, прислонившись к стене сатрама, когда услышал, что кто-то зовет его.
Он открыл глаза. Старший сын стоял рядом:
— Мама зовет.
— Зачем?
— Лепешки есть.
Жена ждала его у входа.
— Иди скорей. Для тебя есть четыре лепешки, — радостно сказала она. — Нурамма пригласила нас. Мы все наелись. Теперь до завтра можно не беспокоиться. А эти лепешки мы незаметно для тебя спрятали, чтобы ты тоже поел.
«Как в этой измученной душе смогла сохраниться такая доброта?» — благодарно подумал Венкатешварлу, засовывая в рот кусок. Он так быстро проглотил свою долю, что даже не успел почувствовать их вкуса. Венкатешварлу запил их водой. Было уже темно. Сквозь ветки дерева проглядывали две звездочки. Из соседнего дома слышалась песня. Темнота и музыка словно растворяли его в себе. Венкатешварлу забылся сном.
Жена потрясла его за плечо:
— Уже девять, а Джая еще не вернулась!
— Угу, — недовольно пробурчал он.
— Тебе словно и дела до этого нет. Родная дочь пропала!
Опять ругается. Вечно одно и то же. Раз позаботилась о нем и снова кричит. Понятно: столько голодных детей! Они иссушили ее бедное сердце, оно окаменело, и теперь она, бросается на него, собственного мужа.
— Ей уже семнадцать, взрослая девушка, а что она в жизни видит? Ходит по домам, еду выпрашивает, с братьями возится, по хозяйству помогает. Разве легко это? Вот она и уходит. Что мне делать, скажи! Я даже кухаркой никуда устроиться не могу. — Она снова расплакалась.
У Венкатешварлу защемило сердце. Ему захотелось утешить жену, и он решил сказать ей о своем намерении умереть. Но испугался: вдруг она и в самом деле обрадуется? Это отравило бы его последние минуты.
В дом вошла Джая. Жена вытерла слезы и пошла к ней. Венкатешварлу смотрел в темноту и размышлял. Если бы удалось выдать Джаю замуж, может, хоть она была бы счастлива. Ее нельзя назвать красавицей, но сейчас она в расцвете юности, высокая, стройная. Однако кто женится на дочери такого неудачника? Разве что какой-нибудь вдовец? Впрочем, он горсточку риса достать не может, что уж о женихе мечтать!