Я не удержался и громко крикнул:
— Перишастри! Но ведь это несправедливо. Вы же всегда меня для этого звали…
Перишастри удивленно посмотрел на меня и оказал:
— Ты еще будешь мне объяснять, что справедливо, а что несправедливо… Ступай вон…
Я почувствовал, что бледнею. Не зная, что делать, я обратился к хозяину дома:
— О господин! Смилуйтесь надо мной! Почему он взял человека со стороны?
Хозяин недовольно посмотрел на Перишастри и спросил:
— В чем дело?
Перишастри перебил его:
— Не слушайте его, господин! Надо закончить падапракшалану, а то поздно будет…
Хозяин промолчал. Жена его взяла кувшин с водой и, помыв ноги Рамешама, брызнула несколько капель на свой лоб. Затем, как всегда, начались жертвоприношения. Рамешам получил рис, немного кунжута… одну рупию… Затем стали давать мрутьюнджаяданам. Внутри у меня все кипело. Я чувствовал свое бессилие и только и смог, что выкрикнуть:
— Разве это честно? Что я вам плохого сделал?
Но кричи, не кричи — делу не поможешь. Вот уже собраны рис, хлопок, железный гвоздь, рупия. Церемония мрутьюнджаяданам закончилась.
Я сел, прислонившись к столбу, подумал: «Ладно, что поделаешь… Хоть бы поесть дали…»
Рамешам аккуратно завязывал рис в узелок. Он, должно быть, видел, какой ненавистью и завистью горели мои глаза. Поэтому он старался не смотреть в мою сторону.
«И откуда ты только взялся на мою голову! — подумал я. — Неужели другого занятия не нашел, а ведь, похоже, грамотный».
Меж тем Перишастри заглянул на веранду и, увидев меня, заорал:
— Как! Ты еще здесь? А ну, убирайся отсюда!
Я еле выдавил из себя:
— Мне бы поесть хоть что-нибудь.
Он прямо взвился:
— Еще чего захотел! Немедленно убирайся!
— Но за что? Я ничего плохого вам не делал!
— Не пререкайся, ступай вон и чтобы я не видел тебя здесь больше!
Ища поддержки, я посмотрел на хозяина дома. Перехватив мой взгляд, Перишастри, обращаясь к нему, сказал:
— О господин! Вы должны слушать меня. У вас ведь нет опыта в подобных делах. Свяжешься с такими, так потом хлопот не оберешься.
Хозяин согласно кивнул головой и вошел в дом.
Вытряхнув пайпанче, я накинул его на плечи.
— Ах, так… Ты что же, Перишастри, считаешь, что, если ты лишил брахмана куска хлеба, это тебе сойдет? Берегись! Ты взял грех на душу, и ты, и твои дети за это поплатятся, — сказал я и вышел на улицу.
— Твое брахманство сгорело в тот миг, когда ты ночью переступил порог винной лавки… И ты еще смеешь о чем-то говорить! Пошел вон!.. — кричал мне вдогонку Перишастри.
Я вышел на дорогу, нагретую, как сковородка на горящей плите. Невыносимо палило солнце. Ветра не было. Желудок мой ныл от голода. Сворачивая, я вдруг почувствовал пронзительную боль: что-то острое впилось мне в подошву. Я одной рукой оперся о стену, другой вытащил из ступни старый, ржавый гвоздь; кровь брызнула фонтаном. Машинально зажав в руке гвоздь, хромая, я еле дошел до ступенек храма и рухнул на землю.
Вечером, проснувшись, я почувствовал, что тело мое горит как в огне.
Вспомнив, что возле станции есть аптека, я направился туда. Я еле волочил ноги, временами жгучая боль пронзала тело.
Я остановился на пороге аптеки и заглянул внутрь. В кресле за столом неподвижно, как статуя, сидел старик. Увидев меня, он даже не пошевелился.
Я поздоровался и сказал:
— О господин доктор! Я проколол ногу гвоздем. Старым, ржавым гвоздем…
Он задвигался в кресле и поправил очки в черной оправе, съехавшие на нос.
— Проколол гвоздем? Да еще ржавым? Ай-ай, это очень опасно… — сказал тихо. Затем он крикнул:
— Эй, внучка! Принеси-ка сюда немного теплой воды да поскорее!
Он повернулся ко мне, разворачивая пакетик с каким-то лекарством, бормотал:
— Ах, какая беда! Это очень опасно. Ржавый гвоздь!.. Так можно и без ноги остаться.
Внучка принесла воду. Взяв стакан, он проглотил лекарство и, запив водой, вытер рот. А я-то думал, что это лекарство для меня.
Старик закрыл на несколько секунд глаза, а открыв их, удивился:
— Вы еще здесь? Проткнуть ногу старым гвоздем — это очень опасно. Разве я не сказал вам, что может быть заражение крови? Сначала будет жар, затем нога опухнет…
Он хотел добавить еще что-то, но снова вошла внучка и сказала:
— Успокойтесь, дедушка! А вы уходите, — обратилась она ко мне, — аптекой заведует мой отец, а его нет в городе.