— Молоко берешь, а денег не отдаешь! Пусть это молоко у тебя горлом выйдет!
Свекор ушел и до вечера не возвращался.
В этот день, когда Шантамма вытаскивала воду из колодца, с кокосовой пальмы упал орех. Раскололась красноватая скорлупа, обнажилась зеленая сердцевина. Шантамме при виде этого ореха почему-то стало тревожно. Она тихонько его откатила.
За развалившейся стеной дворика несколько грязных псов гнались за больной шелудивой собакой, злобно кусая ее на бегу. У колодца возилась в грязи большая, как слоненок, свинья. Громадная ворона вдруг спланировала на разбитый кокос и ударом клюва расколола его на мелкие кусочки. У Шантаммы при виде этой вороны сердце так и покатилось куда-то.
Уже с утра стояла невыносимая жара, обычно в это время солнце светило мягким, неярким светом, а сегодня палило немилосердно.
— В сезон дождей и такая жара! Видно, времена Кали настают… — бормотала старуха в соседнем дворе.
В этот день, когда Шантамма вышла из дому за водой с медным кувшином на плече, во дворе навзрыд плакал ее двенадцатилетний деверь. Учитель выгнал его из класса за то, что у мальчика не было английского учебника.
— Да где же я возьму? А он-то плачет! Ну что мне делать, доченька? — пожаловалась Шантамме свекровь.
Мальчик сидел, прислонившись к стене, и рыдал в голос; увидев свояченицу, он застыдился и начал плакать беззвучно. Его бледное личико покраснело и исказилось. В этой безграничной вселенной, в одном из миллиардов миров, на маленькой планете, у стены жалкой хижины глухой, захолустной деревушки, горько плакал красивый, как звездочка, маленький мальчик. Шантамма почувствовала всю глубину этого горя; она поставила на землю кувшин, взяла мальчика за руки и увела его в дом.
Муж Шантаммы стал утешать братишку:
— Да не бойся ты этого учителя! Я ему задам! Если он тебе что-нибудь скажет, уж я его отделаю! Знаешь, какой я сильный? Вот я его и побью, а он тогда горше тебя заплачет. — И муж Шантаммы стал изображать безутешный плач учителя. Шантамма вспомнила, как развеселился мальчик. Соседка Суббалакшми, заглянувшая к ним в дом в это время, одобрительно сказала:
— Вот какой молодчина твой муж, Шанта!
Шантамма радостно и гордо покраснела от этих слов.
Шантамме вспомнилось, как она огорчилась, что не могла напоить кофе мужа, собравшегося в поле: не было молока. Она помнила все до мельчайших подробностей.
В этот день была такая жара, что могли бы расплавиться алмазы. На заднем дворе хрипло каркали вороны. Кошка, которая утром тащила крысу, безмятежно спала. Увидев ее серую полосатую шкурку, Шантамма боязливо отвернулась.
Муж долго не шел обедать. Невестка и свекровь, голодные, сидели в комнате. На дворе сушилось красное сари, и солнечные лучи, проходя сквозь него, освещали темную комнату кровавым светом.
Потом Шантамма задремала. Во сне пылающий солнечный свет превратился в серебристую прохладу лунных лучей, красное сари побелело, его складки сияли, как жемчуг. Из-за белого сари знакомое дорогое лицо, как месяц из-за облачка, радостно улыбнулось Шантамме. «Какой у меня красивый муж!» — сквозь сон подумала Шантамма. Он отодвинул сари и притянул ее к себе: «Шанта, Шанта! Меня назначили министром бенаресского раджи, поедем туда скорее!» Белое сари превратилось в паланкин, они сели в него и понеслись, понеслись… и вдруг опрокинулись…
Шанта проснулась и вскочила; сердце ее стучало быстро и громко.
— Шанта, кошка кувшин с перченой водой[21] опрокинула, — воскликнула свекровь.
— Ничего, — отозвалась Шантамма.
— Что-то они долго с поля не идут… А пора бы обед разогреть, — сказала свекровь.
— Сейчас поставлю, — сказала Шантамма, но продолжала сидеть в каком-то оцепенении, а красное сари во дворе дразнило ее, как язык демоницы. Веки ее слипались, она снова задремала.
В это время послышался шум шагов.
— Шанта, принеси свекру воды ноги помыть, — позвала свекровь.
Во дворе стояло старое ведро с водой, горячей от палящего солнца. Зачерпнув серебряным ковшиком, Шантамма понесла воду свекру.
Свекру было лет пятьдесят. Худой, высокий, с согнутой спиной. Пока он мыл ноги, обедал, а потом устало растянулся на грязной сломанной складной кровати, он ни разу не поглядел ни на жену, ни на сноху, не сказал ни слова. На его лице застыло выражение безнадежности и вины, как будто он, только он был причиной и этой грязи, и этой скудной еды, как будто он был навсегда и безнадежно виноват во всем перед женой и детьми.
Было два часа дня, а муж Шантаммы все не шел. Шантамма встревожилась. В комнате стало темно. Или это у нее в глазах от голода потемнело?