– Наверное, потому что вы очень воспитанная. И преданная.
– Как спаниель.
Он рассмеялся:
– Да. Только выше ростом. И пахнет от вас гораздо приятнее.
Она спрятала улыбку.
– Благодарю.
– И еще вы очень умны.
Она фыркнула:
– Спасибо за добрые слова, милорд, но, насколько я заметила, большинство джентльменов не считают наличие ума привлекательной чертой женщины.
– Ну что ж, хотя это может показаться предательством по отношению к мужскому роду, к которому я принадлежу, поделюсь с вами маленьким секретом. – Он пододвинул свой стул ближе к Саре, так что их колени соприкоснулись под столом. Наклонившись к ней, он сказал самым серьезным тоном: – Как ни прискорбно, должен сообщить вам, что многие джентльмены являются, к сожалению, простофилями.
Сара поморгала, не зная, удивляться или радоваться тому, что его оценка представителей мужского пола как в зеркале отражала ее собственную оценку. Разумеется, его готовность поделиться с ней столь необычным для мужчины суждением удивила ее, а сходство взглядов по этому вопросу вызвало у нее теплое чувство, не менее приятное, чем то, которое возникало от его близости.
Его колено по-прежнему касалось ее колена, но совсем легонько, так что это прикосновение можно было считать случайным. Однако тепло, смешанное с некоторым вызовом в его глазах, свидетельствовало о том, что он отлично знает, что намерен сделать.
«Отодвинь свою ногу», – требовал ее внутренний голос. Она понимала, что следует отодвинуть ногу. И отодвинуть стул. Чтобы между ними было приличествующее расстояние. Надо прекратить этот неразумный, этот запретный контакт, от которого все тело охватывает жаром.
Но ее тело повело себя предательски и поступило именно так, как хотелось ему, то есть склонилось к нему еще ближе. Между их лицами осталось уже менее двух футов.
– Скажите, милорд, а сами вы относите себя к категории простофиль?
– Что, если я скажу вам, что, разумеется, не отношу?
– Я бы сочла, что вы лжете.
Его это не обидело, а, кажется, позабавило.
– Потому что вы считаете меня простофилей?
– Вовсе нет. Каждый время от времени бывает простофилей.
– Даже вы?
– Особенно я. Потому что я вечно говорю или делаю то, чего не следовало бы говорить или делать.
– Вот как? Например?
– Последний раз я побывала в категории простофиль всего несколько секунд тому назад. Когда не только предположила, что милорд лжет, но и что он простофиля, – сказала она. О том же свидетельствует тот факт, что ее колено оставалось самым неподобающим образом прижатым к его колену.
Он чуть подвинулся, усилив соприкосновение между своими и ее ногами, и ее сердце затрепетало.
– Мне ваша искренность кажется очень милой, – тихо произнес он.
– Правда? Большинство людей так не считает.
Взгляд его стал серьезным, он внимательно посмотрел на нее:
– Я всегда предпочитал горькую правду неискренним банальностям. Но боюсь, что благодаря своему титулу и положению мне чаще всего приходится довольствоваться именно банальностями. Особенно часто я слышу их от женщин.
– Если эти женщины хвалят вашу внешность или ваш дом, вы наверняка не можете обвинить их в неискренности.
Он пожал плечами:
– Но какими мотивами они руководствуются, делая это?
– Осмелюсь банально предположить, что они делают это, потому что находят вашу внешность и ваш дом привлекательными.
– И тут снова возникает вопрос: почему? Например, как леди Гейтсборн, так и леди Агата с самого момента прибытия осыпают комплиментами меня лично, мой дом, мой сад, мою кухню, мою мебель, мой галстук, мою собаку…
– Надеюсь, вы согласны, что Дэнфорт как раз заслуживает комплиментов, – с улыбкой заметила она.
– Естественно. Однако когда леди Гейтсборн называла его «миленькой собачкой», Дэнфорт сидел на ее туфле и лицо ее выражало неподдельный ужас. Возможно, я время от времени бываю простофилей, но неискреннюю лесть сразу же распознаю.
– Обе эти леди просто старались произвести на вас хорошее впечатление, милорд.
– Именно так. Потому что у леди Гейтсборн имеется достигшая брачного возраста дочь, а у леди Агаты – достигшая брачного возраста племянница. Я сам им не интересен, их интересует только мой титул. Вы имеете представление о том, что чувствует человек, за которым гоняются с одной целью – приобщиться к миру «титулованных»?
– Нет, не имею, – призналась она. По правде говоря, она вообще не имела понятия о том, что чувствует человек, за которым гоняются.
– Это… обескураживает. Поверьте, эти милые леди осыпают меня комплиментами не потому, что их очаровал мой фамильный фарфор или узел на моем галстуке.
– А может быть, именно потому? Как-никак ваш фамильный фарфор и впрямь очень красив.
Он вздернул черную бровь и окинул ее нарочито суровым взглядом:
– Уж не хотите ли вы сказать, что лично я, мой дом, мой сад и моя мебель не заслуживаем восхищения?
Сара не удержалась от смеха:
– А теперь, кажется, вы самым бессовестным образом напрашиваетесь на комплименты.
– Только потому, что вы на них так скупы, – притворно обиженным тоном сказал он, а у самого в глазах поблескивали озорные искорки.
Подавив улыбку, она поцокала языком и погрозила ему пальцем:
– Вам не нужны мои комплименты. У вас и без того кружится голова от льстивых замечаний, которые вы слышите от всех остальных.
– Конечно, мне не нужно от вас много комплиментов, но все-таки очень хочется получить хоть один.
– Я считаю своим долгом не тешить вместе со всеми остальными ваше тщеславие, – заявила она, вздернув подбородок и чопорно поджав губы.
– Тогда позвольте мне потешить ваше. Она рассмеялась:
– Уверяю вас, я лишена тщеславия…
Смех ее мгновенно замер, потому что он взял ее за руку и легонько пожал пальцы.
– Лишены тщеславия? – тихо произнес он и провел подушечкой большого пальца по ладони. – Уверен, что ваш друг Франклин осыпает вас комплиментами.
– Он не очень разговорчив, – ответила она, судорожно глотнув воздух.
– А-а, понимаю. Это сильный, немногословный человек.
– Именно так.
– В таком случае позвольте кое-что сказать мне… – Он исследовал ее руку, медленно обведя кончиком пальца каждый из ее пальцев. Она поначалу смутилась, потому что рука была немного испачкана углем, которым она делала зарисовки, но смущение быстро уступило место чувству удовольствия от его прикосновения. – Вы очень талантливая художница.
Удовольствие переполняло ее, но она чувствовала себя обязанной исправить неточность.
– Едва ли меня можно назвать художницей…
Он заставил ее замолчать, прикоснувшись пальцем к се губам, и покачал головой:
– Правильным ответом на комплимент, мисс Мурхаус, является слово «спасибо». – Он медленно убрал руку от ее губ.
– Но…
– Никаких «но». – Он наклонился к ней. – Просто «спасибо».
Теперь их лица разделяло менее фута, и желание сократить это расстояние до нуля вытеснило все остальные мысли.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Сам я рисовать совершенно не умею. Не согласились бы вы сделать для меня рисунок Дэнфорта?
– С удовольствием. По правде говоря, когда он помчался и наш кабинет, я как раз заставляла его позировать мне.
– И вы пошли следом за ним.
– Совершенно верно.
– И теперь вы здесь. Пьете чай. Со мной. – Он говорил это таким тоном, что у нее мурашки по коже пробежали.
– Да, теперь я здесь, – сказала она.
«И мое колено прижато к вашему, а ваша рука держит мою руку. И мое сердце бьется так сильно, что мне кажется, будто вы слышите его удары».
– Но где же ваш этюдник?
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить.
– Я оставила его в вашем кабинете. На кресле возле камина.
– Понятно. Это объясняет, почему я не заметил его раньше.
– Правда? Каким образом?
– Я был слишком занят тем, что смотрел на вас.
Сначала она подумала, что он шутит, но в его напряженном, серьезном взгляде не было и намека на поддразнивание.