– Слушай, извини, что прерываю, но у тебя там горит что-то в соседней комнате, – встрял Олег. – Может, мы отправимся куда-нибудь, где мы оба не сгорим, и обсудим это нормально? Тут рядом бар есть, буквально в доме напротив. Бахнем по 150, а то и побольше – на метро я уже не успел.
– Найс трай, как говорят в сериалах, – Антон снова доброжелательно улыбнулся и совсем развернулся лицом в комнату. – Но там ничего опасного, всё уже догорает. Дурацкая была идея. Так что ты в безопасности, а вот мне надо уже убиться как-нибудь. Кстати, об этом: не знаю, знал ли ты – я вот думал совсем по-другому, – но пистолет в нашем городе достать совсем нереально. Всё, что в поиске всплывает, – либо тупая реклама, либо ведет на каких-то мутных ребят. Деньги они возьмут сейчас, а пушку потом, через неделю, через две. А мне ждать уже надоело, ну, сколько можно, я уже головой готов биться об стену! И бился, бился! Честное слово, смотри, какая ссадина слева! Только это больно, очень больно снаружи, а внутри… вот говорят, что одну боль можно вытеснить другой, но ни хрена – внутри всё так же больно и горит всё.
Антон замолчал на пару секунд, переводя дыхание. Олег смотрел на него, но видел совсем другую картину. Этот подоконник был совсем пустой, а на том, три года назад, стояли цветы в горшках. И в окне уже не было никого, а здесь пока есть.
– В общем, как понятно из интерьера, – продолжил Антон, – я пытался повеситься. Не сложилось, люстра не выдержала. Ну, вот, я решил выбрать самый простой вариант. Я его, конечно, с самого начала рассматривал, но есть проблема – высоты боюсь. Поэтому развел костер в спальне, хотел оттуда прыгнуть, думал, огонь меня подстегнет. Но как-то неприятно там стало. Да и вообще, я думал, что и без бензина всё загорится, но тоже что-то пошло не так. В общем, сделаем всё по-простому.
Он быстро крутанулся на подоконнике и снова оказался лицом к ночному городу. Олег думал, что надо бы броситься и остановить своего нового знакомого, но из-за нелепого ступора ничего, кроме судорожного короткого движения, у него не вышло. Антон, правда, всё не прыгал и просто сидел, глядя на звезды.
Внизу пробежала собака.
Они снова замерли молча, каждый думал о своем. Наконец, Олег решился.
– Слушай, я не знаю, как об этом сказать, немножко глупо, но я чувствую, что должен, просто вот должен остановить тебя, сделать так, чтоб ты остался жить. У меня тоже было что-то такое в жизни, и я понимаю…
– Что, ты тоже хотел покончить с собой? – Антон заинтересованно повернулся.
– Не я. Жена моя. Ну, и не хотела, а покончила. Вот так же, прыгнула. Только я этого не видел. Возвращаюсь домой, холодно, я ищу, в чем дело, а окно раскрыто настежь, и её нигде нет. Я звал её, вниз тоже посмотрел, на всякий случай, но тоже ночь была – я пришел домой поздно, с друзьями сидел – и не видно ни черта. Закрыл окно, а потом вижу: «скорая» подъехала. А Оля моя трубку совсем не берет, я переживаю очень, спустился быстро, ну и увидел её на носилках. Мертвую уже. Я хоть и звал её котёнком, но с двенадцатого ни одна кошка не выживет. У неё сегодня день рождения. С родителями поминали.
Антон сочувственно помолчал, но недолго:
– А что, тоже с двенадцатого? Вот это совпадение! А записку она оставила? А то я вот всё думал: надо, не надо. Решил, что слишком пафосно будет.
– Нет, ничего. И да, тот же этаж. Я об этом же и говорю, что не просто так такое совпадение. Она просто ушла, и я три года живу этим воспоминанием. Не её на носилках, это слишком страшно, и не такой жена мне запомнилась. А закрываю глаза, и вижу окно, раскрытое настежь. И думаю, думаю, пытаюсь понять, и не понимаю: ну почему?! Ну да, временами было сложно, ну, а у кого такого не бывает?! То она говорила, что я её не люблю, то – что внимания мало, то – что не знает, чего она хочет, то – что жизнь у нее пресная. И говорила временами, что было бы хорошо, если бы её не было, но я ж никогда не думал, что это всерьёз!
Антон молча смотрел, кивая головой, непонятно с кем соглашаясь.
– А видела бы она теперь мою жизнь! Я ничего не могу: ничего сделать, ни о чем подумать. Ни с кем поговорить, чтобы так спокойно расслабиться. Только если выпить, но тогда все разговоры сводятся к одному: почему? Друзья наши, я чувствую, начали меня избегать, и я понимаю, кто угодно устанет говорить об одном и том же, что я не виноват и что я не мог ничего изменить. Но только я не могу с этим смириться и спрашиваю у нее постоянно: «Оля, что мне надо было сделать, чтобы ты осталась? Почему ты ничего не сказала? Почему не дала мне шанс всё исправить?» Но только ответа мне уже никто не даст.