Антон понуро сидел на подоконнике и виновато смотрел в пол.
– Я не знаю, что у тебя за проблемы. Верю, что все серьезно, тебе не 13 лет, чтобы из-за ерунды убиваться. Наверное, думаешь, что жизнь у тебя не сложилась.
– Не сложилась.
– Друзья, наверное, все забыли.
– Забыли. Забыл. Один друг. Женился, уехал. Теперь созваниваемся, но я же слышу, для него проблемы героев сериалов более близкие, чем мои.
– С семьёй, наверное, не общаешься.
– Мать всё время пилит, что я не женюсь и не увижу внуков. Отец зудит, что я ни к чему в жизни не стремлюсь и никогда ничего не достигну.
– Ну и женщина тут, конечно, должна была быть. Расскажи про нее.
– А что рассказывать? Я её любил, она меня нет. Я надеялся, она дружила со мной. Она встречалась с парнями, влюблялась и страдала, а я утешал и верил. Она вышла замуж, но я знаю статистику разводов. Но три дня назад она родила ребенка. Я видел их фотографии, все такие счастливые, и надежды у меня больше нет. Я прожил 28 лет…
– 28? Оле тоже было 28, когда…
– Ну да, 28 лет я прожил и понял, что дальше смысла нет. Слушай, у нас правда много общего, и у тебя правда очень грустная история, и теперь мне это всё совсем не кажется забавным, хотя раньше немного казалось. Ну, так легче было. Но всё равно, это другое. У нее была семья, я не знаю, как вы там ладили – это ваше дело. Но она была не одна и могла идти дальше: завести детей, быть взаимно любима теми, кто лет 10 точно не предаст – довольно большой срок, между прочим. А я один.
– Так кажется. Всем так кажется, когда грустно. Потому что хочется быть любимыми всё время, а не только в день рождения и нечастые моменты встреч с родными. Ты не подумай, я не изображаю психолога, просто, когда умирает человек, чтобы с ним разговаривать, приходится думать за обоих. И понимать лучше, когда уже нет в этом смысла. Так вот, нам всем хочется, чтобы нас постоянно любили и ценили (хотя сами-то мы к этому не всегда готовы). А если не так, если не постоянно, то, значит, всё: никто меня не любит, никто не понимает. Но серьёзно: я тут стою, первый раз тебя в жизни вижу, но мне не всё равно. Неужели ты думаешь, что ей, и ему, и им – всем тем, кто тебе дорог, – тоже будет всё равно? Ты просто не даешь им шанса, и это просто… подло! Подло, серьёзно тебе говорю, подло!
– Олег, давай вот без этого!
– Нет уж, послушай! Раз уж собрался умирать, слушай, чего тебе терять? Потому что ты спрыгнешь, но проблемы останутся. Просто ты оставишь их всем этим людям, которым ты важен. И не просто, блядь, оставишь, ты сбросишь эти проблемы на них с двенадцатого этажа. Так что ты будешь спокойно в земле, а они будут ходить, раздавленные этим грузом, и разговаривать с тобой, и спрашивать тебя, зачем ты так с ними поступил! Но только ты не ответишь.
– Да не будет никто…
– Будет, будет! Иначе бы ты так не делал! Тебе не хватает общения с другом, с любимой, с семьёй, и вот так ты пытаешься с ними пообщаться. Но это же нечестно! Я знаю, о чем говорю. Три года, три ёбаных…
– Эй, эй!
– Три ёбаных года я живу с большой семьей! Два года я жил с женой, а три года живу с отчаянием, с бессилием, с унынием. С ними я засыпаю, с ними я просыпаюсь. Я смотрю в зеркало и вижу не себя – я вижу свою беспомощность. Я инвалид, у которого вместо чувства собственного достоинства ощущение абсолютного бессилия.
Пауза.
– Я не знаю, сколько раз я должен повторить это, чтобы ты понял: нет ничего на свете хуже, чем осознавать, что дорогому человеку плохо, а ты ничего не можешь изменить. Ничего!
– Ты прав. Ничего. Мне жаль, это всё очень трогательно и берет за душу, но ничего изменить уже нельзя. Решение принято.
– Ну, если так пафосно, то подумай уж так, что это судьба. Ну да, а что? Это судьба, что сегодня день рождения моей жены, которая выбросилась из окна, и я в этот день в этом доме совершенно случайно встречаю тебя, пытающегося выброситься из окна, на том же двенадцатом этаже, в те же 28 лет. Бывает ли столько совпадений! Это судьба, серьёзно, мужик!
– На самом деле, забавно, – Антон снова улыбнулся, вспоминая знакомое. – Ты сейчас говоришь, как Фиби из сериала «Друзья», когда она по телефону отговаривала какого-то чувака покончить с собой, тоже типа много совпадений было.
– Ну да, только она маму в пример приводила.
– Ага, мужика там звали Эрл, а маму у нее Перл.
– И работа у них типа была одинаковая, и ещё что-то.
– Ну да, только, кажется, она там половину всего на ходу выдумывала, лишь бы его остановить.