Сойгор достал из кармана трубку, неторопливо набил ее табаком и, подумав, сказал:
— Однако твои кирпичи крепко лежать будут, верно?
— На века! — засмеялась Майя.
Стало светать. Белый морозный туман плыл над рекой. Ветер гнал его в сторону горного хребта, который выступал из-за леса, притихшего под снеговым покровом. На горизонте еще одиноко висел побледневший серп луны, но он уже таял в лиловой полосе утренней зари.
— Тихо будет, солнце будет, — сказал Сойгор и стал спускаться с лесов.
В это время, запыхавшись, наверх побежала Инка, чуть не сбив старого Акима. Он не успел посторониться, как Ряпушкина уже взлетела на четвертый этаж, где стояла Гриневич, осматривая новую «капиталку».
— Ну, как не стыдно, Майечка! — закричала она. — Даже не разбудила меня!
— Ты так спала крепко, что мне жаль было будить тебя, — стала оправдываться Майя. — А если тебе очень хочется на лесах поработать, — пожалуйста. Пока еще смена не пришла, давай начнем тот угол выкладывать.
Было шесть утра. До прихода смены оставалось ровно два часа. Просто ради Инки Майя решила остаться на лесах. Размешала мастерком раствор, показала Ряпушкиной, как нужно класть кирпичи.
Время бежало незаметно. Когда ровно в восемь заступила смена, девушки, увидев на лесах Инку, подумали, что она добилась все же своего — поступила в бригаду каменщиков, — и очень обрадовались.
— Молодец! — похвалила Долотова. — Не боги горшки обжигают.
Инка улыбнулась.
— Жаль, не могу больше, — сказала она. — В контору надо.
— Так ты временно к нам?
— Временно, — закивала головой Инка.
Работы у Ряпушкиной хватало обычно до обеденного перерыва. Остальное время она сидела у окна, подперев кулачками лицо, и тоскливо глядела на Береговую улицу, где в обледенелых лесах стояли новые дома. Она видела, как Коля Сойгор управляет краном, опуская и поднимая стальную стрелу. Она видела Надю Долотову и Майю Гриневич на лесах четвертого этажа и с завистью смотрела, как они красиво и ловко выкладывали высокий угол дома. И чем дольше следила Инка за подружками, тем больше чувствовала себя одинокой. Это ощущение одиночества она временами испытывала с такой остротой, что готова была разреветься.
Она жаловалась нанайке-уборщице, выгребавшей золу из печки:
— Да, Глафира Петровна, незавидная моя судьба! Вековать мне за этой машинкой!
Глафира Петровна Бельды не очень понимала, о чем говорит Инка, и ее морщинистое, почти каменное лицо, с трубкой в зубах, решительно ничего не выражало.
Однажды Инка из окна заметила, как поднялись на крутой берег реки рабочие с пилами и топорами.
Распоряжался ими здоровенный парень в белом полушубке и в пыжиковой шапке-ушанке, поразительно похожий на киноартиста Андреева. Оглядев раскидистые тополя с голыми, густо запушенными снегом ветками, рабочие о чем-то между собой заспорили. Потом парень, видимо бригадир, с размаху рубанул топором по основанию самого высокого тополя, и по этой отметине рабочие принялись пилить. Вскоре дерево наклонилось, рухнуло на мерзлую землю.
Инка вскрикнула, закрыла глаза.
Она вспомнила, что до поздней осени стояли эти чудесные деревья в густом зеленом уборе. Инка частенько приходила сюда, садилась под ними в прохладной тени и часами глядела на Амур, розовый от сказочного заката. Как легко дышалось здесь, как ясно и просто виделось будущее с крутого обрывистого берега, на котором дружно, точно из одного материнского корня, росли эти стройные тополя!
И тут приходят бессердечные чужаки какие-то, которым ничего не дорого, и с легкостью на виду у всех рубят эти замечательные вековые деревья.
Рабочие стали примеряться ко второму тополю. Сердце у Инки сжалось от боли. Она сорвалась с места и, как была в одном легком платьице, выскочила на крыльцо. Постояв с минуту в нерешительности, она, несмотря на стужу, побежала через дорогу прямо к лесорубам.
— Что вы делаете, варвары проклятые? — закричала Инка, подскочив к здоровенному парню, снова замахнувшемуся было топором. Она схватила его за руку, державшую топор, и повисла на ней. — Сейчас же прекрати безобразие, дылда ты этакий! Неужели в твоей глупой башке все мозги повымерзли?
Парню, конечно, ничего не стоило отшвырнуть от себя маленькую, легкую Инку, но вместо этого он быстро расстегнул полушубок, сильным движением привлек к себе девушку и запрятал ее под теплый мех.
Она изо всех сил задвигала плечами, пытаясь вырваться из могучих объятий лесоруба, но, ощутив свою полнейшую беспомощность, потребовала:
— Отпусти меня, — слышишь, отпусти! Не имеешь никакого права!