— И ты, Коля, ничего не слышал о гербарии? — спросил я.
— Не, Петька ни разу не говорил.
— Какой Петька?
— Внук дедушки Анисима. Петька все лето с ним живет. — И признался: — Я в городе два раза бывал, однако в музей не заходил. Там, говорят, много чего есть.
— Там собраны флора и фауна всей области. И такие там, знаешь, чудесные чучела птиц, зверей — ну, просто как живые стоят...
Мальчик перевел глаза на отца.
— Ладно, сын, как-нибудь съездим с тобой в музей!
— Ой, поскорей бы, па... — Потом вслух подумал: — Почему это Петька про медоносы не говорил мне? Может, сам дедушка не велел?
Колька вышел из хаты. Вскоре он вернулся и заявил, что над Орлиной сопкой тучу маленько раскидало. Значит, к погоде.
Почти везде на Дальнем Востоке существуют приметы, по которым старожилы безошибочно предсказывают погоду. А меняется она в таежном крае неожиданно и часто. Поэтому здесь нужно быть готовым ко всему и не очень радоваться, когда светло, и не слишком отчаиваться, когда пасмурно.
Коля не ошибся.
Часа через два совершенно очистилась от тумана высокая Орлиная сопка, следом за ней и соседняя, а вскоре весь горный хребет, недавно еще невидимый, открылся. Стали заметны все мелкие тропки на крутых склонах.
— Ну вот, — сказал лесничий, — теперь пора.
— Па, а мне с вами можно?
— Конечно, можно. Пойдем вместе с товарищем до Синего озера, а к деду Анисиму ты его и проводишь.
В полдень вышли в путь. Солнце стало здо́рово припекать, и от земли поднимались клубы пара.
Колька шел впереди в широких, на вырост, лыжных шароварах и красной сорочке с засученными рукавами, разутый. Тапочки с собой захватил, но держал их в кармане.
Он ловко перепрыгивал с кочки на кочку, ни разу не оступаясь и не попадая в лужи, в то время как мы сапогами мутили воду и месили грязь.
Когда пошли вдоль железнодорожного полотна, лесничий все время предупреждал сына, чтобы глядел в оба, потому что тут часто бегают поезда.
А вот и Синее озеро. Но почему Синее? Оказывается, и лесничий толком не знает, хотя это название закрепилось за озером с давнего времени. Его еще называют Тихим и Теплым, но больше всего — Синим.
Мне пришлось наблюдать за ним, и, поверьте, ни разу оно не было синим. На раннем рассвете, едва вставала заря, оно было золотисто-розовым; в полдень, отражая чистое, безоблачное небо, — бирюзовым, а на закате дня, когда начинал пылать горизонт, озеро едва вмещало в себе небесный пожар.
Может быть, в течение лета случались дни, когда скорее синяя, чем зеленая, тайга отдавала озеру свои буйные краски, и случайный путник назвал его Синим и распространил это название среди людей.
— Вот за Синим озером, в липовом распадке, домик Анисима Петровича, — сказал лесничий. — Коля доведет вас. А на обратном пути, милости просим, заходите.
Нас встретил около дома внук пасечника Петя. Увидев Колю, мальчик кинулся к нему, обнял за плечи.
— Вот здорово, что пришел, — обрадовался он, не обращая на меня внимания.
— Я дяденьку из города привел. Им к деду твоему надо, — как можно серьезнее сказал Коля.
Петька подбежал к раскрытому окну, вскочил на завалинку, перегнулся через подоконник.
— Деда, тут к тебе пришли...
Из комнаты послышался глуховатый голос:
— Пускай заходят!
Пчеловод лежит на низком топчане, устланном медвежьей шкурой, и с трудом переводит дыхание. Перед ним на самодельной тумбочке стоит глиняная миска с лесной земляникой и чашка с сотовым медом, пахнущим июльской тайгой. Окна распахнуты настежь в сопки. На их крутых склонах — липы в буйном цвету. Одна старая липа растет под самым окном, не пропуская в комнату солнце. Ветки ее сплошь облеплены пчелами. Они впиваются в цветы и долго-долго — глаза устают смотреть — собирают нектар. Старик следит за ними, и его запавшее, изможденное долгой болезнью лицо озаряется слабой улыбкой. Анисима Петровича радует, что пчелы и теперь, когда он прикован к постели, вблизи от него.
— Петька, — зовет он внука, — иди накачай для гостя медку свежего.
— Иду-у-у!
Здесь, в этом тесном распадке среди старых раскидистых лип, Анисим Петрович и закончил свой гербарий медоносных растений — удивительную и, говорят, единственную в своем роде книгу таежных цветов, излюбленных пчелами.
Видел я этот гербарий в Биробиджане в областном музее краеведения. Второй экземпляр, сказали мне, находится в Москве, на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке.
Работники музея и посоветовали мне съездить на Синее озеро, разыскать старого пасечника и расспросить его, как это он чуть ли не всю жизнь составлял свою книгу цветов.