— Почему только одно дерево у вас?
— Омацу-сан! — ответил японец.
Когда же на моем лице выразилось недоумение, он три раза хлопнул в ладоши. Тихо, будто не касаясь пола, в мягких туфлях и в ярком шелковом кимоно, стянутом в талии широким оби[3], вошла жена Мацумуры. Она сперва поклонилась мужу, потом мне.
— Омацу-сан! — повторил он, и вместе они не без труда объяснили, что яблоня посажена в честь пятилетия их супружеской жизни.
— Сколько же ей лет?
Мацумура поднял правую руку и пошевелил всеми пальцами.
— Пять?
— Так, Бересоба-сан!
Омацу-сан принялась угощать меня чаем, но я отказалась, сославшись на недостаток времени.
Проводив меня до калитки, японец спросил:
— Бересоба-сан хочет свои фрукты?
— Все может быть, — сказала я и поблагодарила за любезный прием.
— На земле Корафуто можно!
К концу дня погода переменилась. Ветер разорвал тучи, и сквозь просветы засияло солнце. Стало немного светлее и на душе. Я шла и думала о яблоне, о беседе с японцем, стараясь не забыть адреса домовладельцев, у которых, по словам Мацумуры-сан, были сады.
Мысль о немедленном отъезде на материк отодвинулась, ее сменила пока что смутная мысль о возможности начать здесь любимую работу. Однако надо было хорошенько все обдумать, с кем-нибудь посоветоваться, — может быть, даже зайти в партийную организацию. «Правда, там теперь не до садов. Нужно восстанавливать новый, освобожденный край, пустить бумажные комбинаты, организовать рыбацкие колхозы. Так что там со мной и разговаривать не станут».
Вечером я пришла к сослуживцам моего мужа.
— Танечка, где вы были? Павел повсюду ищет вас, он все устроил с билетом на пароход.
— Знаете, Мария Михайловна, я никуда не уеду. Я решила остаться на Сахалине. — И обо всем ей рассказала.
— Вот и молодец! — обнимая меня, ответила Мария Михайловна. — Край новый; скоро потянутся сюда русские люди, начнут осваивать его. Вот увидите, будут и сады разводить.
Спустя неделю японская таратайка на резиновом ходу везла меня в Уэндомари. Маленькая, как пони, лошадка, опустив голову, неторопливо перебирала короткими мохнатыми ногами, точно дремала на ходу. Под стать ей был и возница, Захар Степанович, сухонький, лобастый старичок с клиновидной бородкой.
— Скажите, Захар Степанович, вы уже бывали в долине Уэндомари?
— Ездим, как же; наши северяне всю зиму лес там валили, а нынче вывозим оттуда на побережье.
— Где же вы эту таратайку раздобыли?
— Трофей! — повернувшись ко мне и хитро блеснув глазами, произнес он.
Узнав, что я еду работать по садоводству, Захар Степанович ничуть не удивился. Он сообщил, что видел в долине несколько десятков яблонь и слив.
— У нас, на Северном, и то кой у кого сады растут, а здесь, на Южном, почему нет? Земля тут благодатная, мягкая, влаги и солнца хватает.
— Я тоже думаю, что земля здесь хорошая.
— Все, милая, от людей зависит, все дело рук человеческих.
Помолчав с минуту, спросил:
— Замужем?
— Была, Захар Степанович, недавно овдовела.
— Тут, на Южном?
— Да.
— В работе забудешься, — сердечно, с участием сказал он. — Отец с матерью есть?
— Есть, Захар Степанович.
— Это хорошо.
Старик помолчал и принялся подгонять лошадь, стыдя и ругая ее всячески, но беззлобно:
— Ишь ты, заелась тут, на чужой земле, Карафута ленивая! Повезешь ты у меня бревна — сразу жирок спустишь!
И, точно вняв словам старика, лошадка вдруг рванулась вперед и понеслась по кочкам.
Приехав в Уэндомари, я поселилась в пустом, заброшенном доме. Кругом ни души. Иногда, правда, заходили на часок-другой лесорубы, но вскоре и они уехали. Днем, пока я знакомилась с долиной или возилась около яблонь и вишен, оставшихся от японцев, время бежало незаметно. Как только Уэндомари погружалась в сумерки, становилось жутко. Запру на засов дверь, сяду у окна и думаю: «С чего же начать новый день? Снова бродить по лопухам и бамбучнику? Снова стоять у японских яблонь, которые ничего решительно не говорили мне: в каком году посажены, какой за ними был уход?» Однажды я забрела так далеко в сопки, что едва не заблудилась. А тут, откуда ни возьмись, в кустах завозился медведь. Вот — думаю — встреча! Если побегу, то и он за мной. Тогда, не помня себя, подняла с земли камень и швырнула в него. И что бы ты подумала? Медведь от меня бегом. Пришла домой, от страха еле живая, заперлась и так просидела весь вечер. Когда успокоилась, вспомнила Южный, одинокую яблоньку Мацумуры-сан, адреса, которые он дал мне, и сразу пришло решение: поехать в город.