— Вот и отлично, — сказал Рыбаков. — Спят наши деревья, как в пуховой постели. Думаю, что ничего с ними не случится.
К радости садоводов, чуть стало светать, установилась тихая, солнечная погода.
Оставалось ждать весны...
Думали, если деревья перезимуют — все трудности кончатся: сады пойдут в рост, и тревоги останутся позади.
Как раз с приходом долгожданной весны все деревья и погибли.
— Так в чем же все-таки дело? Какое же время наиболее гибельное для посадок? Зима или весна?
Два года бились над этим сахалинские садоводы, пока, наконец, установили с точностью: светлый месяц май! Причем гибли яблоньки не от морозов, а от солнечных ожогов.
На Сахалине оттепели чередуются с морозами. Припечет в майские дни солнце, — темные стволы прогреваются, дерево трогается в рост, начинают набухать почки. А ночью ударит мороз. Прогретые почки пробирает стужей. А на стволах остаются ожоги. От этих ожогов, оказывается, и умирали деревья.
— Надо белить стволы, — предложила Вересова. — Белить от основания до верхушки кроны. Белые стволы не так сильно поглощают солнце.
Но чем белить? Нужен был какой-то стойкий состав, чтобы он сохранялся всю зиму, и особенно всю весну вплоть до июня. Написали в Южный, в филиал Академии наук. И вскоре оттуда пришел совет: состав приготовить на... соевом молоке.
С осени произвели такую побелку и действительно спасли почти все насаждения. Однако Татьяну Григорьевну это ничуть не утешило. В иную весну не спасешь деревья и белением. Главное — вывести такие сорта яблонь и груш, чтобы Долина ветров около океана стала им родным домом. Понятно, что на это уйдут годы; но время не пугало садоводов. Прошло семь-восемь лет, и Уэндомари превратилась в долину садов, плодоносящих все лето. В конце июля снимают ранние сорта яблок с нежно-розовыми щечками, в августе — с золотистыми, а в сентябре (тут сентябрь особенно теплый и солнечный) деревья гнутся под тяжестью крупных темно-красных яблок, какие росли когда-то под окнами Мацумуры-сан.
— Особенно урожайной была у нас прошлая осень, — продолжала Вересова. — Однако и она не обошлась без тревог.
— Что же было, Татьяна Григорьевна? — испуганно посмотрела на нее Ольга.
— Сильнейший пал!
— Пал? — не поняла Ольга.
— Лесной пожар. Сентябрь выдался очень жаркий. Просто удивительно, откуда вблизи океана взялась такая духота. Что ни день, в лесу вспыхивали пожары. Их быстро гасили. А однажды, когда уже начало заходить солнце, загорелся бамбук. Ветер подхватывал горящие стебли и кидал их прямо на сады. Все, кто были в долине, кинулись гасить огонь. Быстро копали канавы и забрасывали пламя землей. Местами удалось преградить путь огню. В это время на ближней сопке с новой силой загорелся бамбучник. За каких-нибудь четверть часа пал приблизился к фруктовому саду. Тогда кто-то посоветовал пустить встречный пал. Задыхаясь от дыма, обжигая лица и руки, несколько смельчаков подобрались к пылающей сопке и подожгли у подножия еще не успевший загореться бамбук. Огонь пошел навстречу огню, и спустя каких-нибудь десять минут сопка сделалась совершенно голой. Сад был спасен. А ночью выпала обильная роса, промыла как следует яблони, а назавтра начался у нас сбор урожая. — И, слегка улыбнувшись, заключила: — Так что, дорогая моя, легкой жизни сулить тебе не могу. Все, что ты видишь в нашей Долине ветров, рождалось трудно, мучительно, годами. Зато... — она сорвала большое красное яблоко и протянула Ольге: — Пепин-шафран!
Ольга взяла яблоко, повертела в руках, надкусила.
— Ну как? — спросила Вересова.
— Прелесть, Татьяна Григорьевна.
— А вот и твое хозяйство, — сказала Вересова, когда они подошли к виноградникам.
С минуту Ольга стояла в нерешительности. Потом подбежала к покатому склону сопки, села на еще не высохшую от росы траву и принялась перебирать виноградные лозы. Вересова внимательно следила за ней.
— Как они, по-твоему? — после краткого молчания спросила она.
— Зря вы, Татьяна Григорьевна, забросили виноградники, — чуть ли не с упреком сказала Ольга. — Думаю, если хорошенько взяться за них, выйдет толк.