— Если я еще раз услышу это от тебя, — заберу детей и уеду к своим. Я и так слишком много натерпелась.
Впервые за два года по лицу Има Тха Дё скользнула тень улыбки.
Най подошла, усадила его на топчан, взяла в свои маленькие ладони его большие узловатые руки.
— Что ты задумал, Им?
И муж признался, что случайно встретил на станции бригадира рисоводов — Цой Хо Рима, приезжавшего в Иман за шифером.
— Моего дядю Цоя? — вскрикнула Най. — И ты не позвал его в гости?
— Я звал его, но он спешил к поезду.
— Что же рассказал тебе дядюшка Цой? — нетерпеливо спросила Най, заглядывая в глаза Иму, которому было и радостно, и в то же время грустно передавать Най все, что говорил Цой Хо Рим. Поэтому он медлил.
— Ну говори же, Им Тха Дё!
— Цой Хо Рим говорил, — начал он сбивчиво, — что в самом живописном месте долины рисоводы строят поселок. Десять семей уже въехали в новые дома. На очереди еще пятнадцать семей. И еще говорил Цой, что колхозникам разрешили заготовлять на заповедных участках ясень. Так что люди, пострадавшие от засухи, поправили свои дела и прожили зиму безбедно.
— Лучше было бы тебе работать на заготовке ясеня, чем таскать воду из проруби и развозить по Иману, — строго сказала Най. — Ну, что еще говорил Цой Хо Рим?
— Он говорил, что в крае отпустили порядочно денег на строительство плотины и водохранилища. Так что в будущем никакая засуха не будет угрожать рисоводам.
Передавая Най свой разговор с Цой Хо Римом, Им Тха Дё умолчал о главном. Он, например, не рассказал жене, что каждое слово, произнесенное бригадиром, отдавалось в душе невыразимой болью. Когда прощались, Цой Хо Рим, как бы невзначай, заметил: «Кстати, Им Тха Дё, на недавнем собрании колхозников, когда обсуждали строительство плотины, товарищ Пак и тебя вспоминал. Он очень сожалел, что такой искусный мастер строить плотины, как ты, ушел из колхоза».
Эти слова Цоя точно обожгли Има, и с этой минуты он потерял душевный покой.
— Разве это все, что говорил дядюшка Цой Хо Рим? — спросила Най, когда муж неожиданно прервал рассказ и стал закуривать.
— Почти все, — уклончиво ответил Им и прибавил: — Ну, он еще говорил, что товарищ Пак разослал письма знакомым корейцам в Казахстан, что ли. Приглашал их в нашу долину работать по рисоводству. И многие уже откликнулись на эти письма. Обещали к весне приехать.
— Ты подумай-ка, что творится! — восхищенно воскликнула Най.
Несколько минут муж и жена сидели молча, словно не знали, что друг другу сказать. Неожиданно Най закрыла руками лицо и залилась такими горькими слезами, что Им долго не мог ее успокоить. Он встал, уложил ее на топчан, прикрыл полушубком и вышел на улицу. До поздних сумерек ходил Им около дома, и в голове его путались мысли. Как ни старался привести их в порядок и сосредоточиться на какой-нибудь, ему это не удавалось.
С этих пор Най совсем переменилась. Обычно тихая, кроткая, редко когда вступавшая в пререкание с Имом, она не давала ему покоя.
— Пока не поздно, надо вернуться в долину! — настаивала она. — Когда человек чувствует свою вину, — разве стыдно признаться в этом? Ты только погляди: из Казахстана корейцев приглашают, а ты, Им, искусный рисовод, в пяти часах езды от колхоза; так разве тебя не примут? Ну, поругают, пристыдят, быть может. Так ведь есть за что. И непременно примут. Им, не теряй драгоценного времени. Уже весна. Рассчитайся на службе и давай возвратимся в колхоз.
— Я подумаю, Най, — сказал он.
Три месяца боролся с собой Им Тха Дё и, наконец, в середине июля рассчитался на работе, сел с семьей в поезд и приехал в долину.
Хотя время двигалось к вечеру, Най не торопила мужа. Сидя на валке, он долго разглядывал проступавшие сквозь зеленоватую воду острые стебельки рисовых всходов.
— Дети есть хотят, — вдруг сказала Най.
Им встрепенулся, сунул в карман несколько стебельков, взвалил на спину мешок и зашагал к дому правления колхоза.
Ивана Даниловича Пака в конторе не оказалось. Там сидел счетовод Афанасий Иванович — худой поджарый человек с очень близорукими глазами, которым, казалось, не помогали и очки. Низко склонившись над столом, он перебирал бумаги и даже не заметил, как Им Тха Дё с женой и детьми вошли в помещение.
— Добрый день, — сказал Им по-корейски, сняв шапку и переступая с ноги на ногу. Минуту погодя счетовод оторвался от бумаг, поднял на темный морщинистый лоб очки и, увидев перед собой Има Тха Дё, выбежал из-за стола и радостно воскликнул:
— Так это ты вернулся?!
Най спросила:
— А товарища Пака нет?
— Скоро придет. Они с председателем колхоза уехали в райком партии. Ну, рассказывай, как жил, где работал. А у нас здесь такие дела развернули, такие дела!.. Жаль, что тебя не было, Им Тха Дё. Ну, ничего, все уладится!