Нужно все-таки проучить наглецов!
— Передайте ей...
Клячко схватил флажки.
— ... передайте ей, — повторил Помелов: — «Приказываю остановиться для переговоров или буду преследовать!»
Однако «Бекасу-мару» трусливо убегала. «Гордый» догонял ее.
Когда японцам стало ясно, что уйти от преследования им не удастся, что объясниться с русскими непременно придется, они неожиданно на «самом полном» круто повернули к Камню Спасения, рассчитывая прошмыгнуть узким проливчиком и скрыться из виду.
Но в это время на мостике раздался тревожный крик Олега Клячко:
— Товарищ капитан, они не знают, что там рифы!
— Просигнальте!
Олег стал сигналить, энергично взмахивая флажками. Японцы, решив, видимо, что сигналы ложные, продолжали удирать на самом полном.
И Помелов, и Клячко, и моторист Савушкин, высунувший голову из кубрика, чтобы глотнуть свежего воздуха, видели, как две большие белые чайки как-то неестественно взлетели в воздух и тут же шлепнулись в кипящие гребни среди целого скопища рифов, которые, точно надолбы, угрожающе торчали из воды.
Это был конец «Бекасу-мару»...
После войны с Японией Арсений Петрович Помелов демобилизовался и решил остаться на рыбных промыслах. Когда его назначили бригадиром невода, он выписал к себе Клячко. Олег Иванович уже выправил документы, чтобы ехать на материк, на Азов, где у него были жена и сынишка, но во Владивостоке его застало письмо бывшего командира «Гордого». Оно и решило дальнейшую судьбу старшины. Недолго думая, он первым же пароходом отправился на Сахалин к Помелову.
— По вашему вызову прибыл! — отрапортовал Клячко.
— Вот что, Олег, — сказал Помелов. — Японское море стало для нас родным домом. Вместе мы с тобой на «Гордом» не один пуд соли съели, не один центнер сухарей сжевали. Иди-ка в контору, сдай свои бумаги и оформляйся ко мне на невод. А Татьяне своей с Вовкой пошли вызов и деньжат с походом. Сами приедут.
Помелов и на этот раз не ошибся в Клячко.
— Есть, товарищ капитан! — ответил Олег, выслушав по стойке «смирно» любимого командира.
И вот с тех пор уже два десятилетия трудятся они на неводе, ловят кету, горбушу и сельдь, из сезона в сезон перевыполняя планы добычи.
К боевым наградам, полученным за службу на флоте, у Помелова и Клячко прибавились награды за мирный труд: у бригадира — орден Ленина, а у звеньевого — «Знак почета».
— Олег Иванович, сделай разведочку! — сказал Помелов, подходя к берегу, где у костра сидели рыбаки и курили.
— Есть, капитан!
Он столкнул с галечной косы исабунку, но ее тут же швырнуло обратно встречным валом. Это был восьмой или девятый накат волны, и поэтому самый сильный. Ударившись в берег тяжелой пенистой гривой, волна рассыпалась на множество брызг, оставив на черной гальке хлопья пены.
На помощь Олегу подошли курибаны. Они подняли легкую пузатую исабунку и поставили ее на покаты — березовые кругляки. При этом курибаны настороженно следили за морем, считали подбегавшие волны, а когда снова ринулась девятая волна и, чуть ослабев, начала откатываться, курибаны поставили на гребень исабунку, в которой уже сидел, взявшись за весло, Клячко. Громыхая на покатах, исабунка быстро проскочила прибойную полосу и через несколько минут очутилась в открытом море, тихо блестевшем под лучами восходящего солнца.
— Удивительно, какой тихий вдали океан, — сказал я Евдокиму Бирюкову — одному из опытнейших рыбаков в бригаде Помелова.
Он посмотрел на меня снисходительно, как смотрят на новичка, и не без иронии ответил:
— Что великий, то правда, а что тихий, — брехня! Поживете тут, сами увидите!
Это был крепкий, широкоплечий детина с густым рыжеватым чубом, небрежно начесанным на крупный выпуклый лоб. Его быстрые, порывистые движения и особенно острый, почти дерзкий взгляд зеленоватых глаз, грубоватые складки вокруг рта оставляли впечатление не в его, Бирюкова, пользу. На самом же деле это был отличный товарищ — любимец всей бригады.
Бирюков внимательно смотрел, как удалялся в его исабунке Клячко. Когда тот, неловко повернувшись, сильно качнул лодку и она зачерпнула бортом воду, Евдоким закричал во весь голос: «Да потише ты!», хотя Клячко уже был далеко и ничего не слышал.
Работа исабунщика сложна и опасна. От того, насколько он смел, решителен и находчив, зависит успех всей бригады ставного невода. Даже во время шторма, когда рыбаки обычно уходят с лова в ближайшую бухту, исабунщик остается сторожить невод. Он смотрит, чтобы штормом не сорвало ловушки, не сдвинуло с места крепежных оттяжек, чтобы длинный, натянутый, как гигантская струна, центральный канат не ослаб. Ведь и рыба «сигнал подает» не в штиль, а когда море неспокойно и ее подхлестывает волнами, помогая двигаться на нерест. И за ходом рыбных косяков обязан следить исабунщик.