Спустя какой-нибудь час Клячко вернулся с невода и доложил, что там все в порядке.
— Ну, Евдокимушка, — сказал Помелов Бирюкову, — садись-ка в свой корабль — и айда в море. Будем навешивать ловушки.
Пока Бирюков ходил туда-назад вдоль центрального каната, стуча по нему кулаком, пробуя, хорошо ли он натянут, Помелов собрал свою бригаду на «летучку». Так уж было у него заведено, что перед выходом в море рыбаки обсуждали задание.
Бригада Помелова первой на побережье выполнила план добычи горбуши, доставив на плот рыбозавода более десяти тысяч центнеров первосортной рыбы. Но следом за горбушей ожидались косяки «нярки», и помеловцы решили сдать сверх плана еще несколько тысяч центнеров.
— Ну как, братки, дадим тысяч пять красной? — спросил бригадир.
— Раз Петрович цифру прикинул, чего ж не дать! — всегда согласный с бригадиром, сказал Темняков, поглаживая свою рыжую боцманскую бороду.
Темняков был из тех славных рыбаков, что имели на своем личном счету не менее пяти сломанных бортовых весел.
Когда мне рассказали об этом, я долго не понимал, что за доблесть «ломать весла». Оказывается, это великая доблесть. В прежние годы, когда улов рыбы доставляли с невода на завод без помощи катеров, просто на кунгасах с веслами, Темняков в иные дни, по пути к берегу, ломал огромные дубовые весла, а ведь сломать такое весло на кунгасе мог только человек огромной физической силы, и, по старым рыбацким традициям, такому геркулесу вручали денежную премию. Правда, еще ни разу во время гребли не пришлось Темнякову ломать кормовое весло, за что полагалась еще бо́льшая премия, но и без того авторитет старого рыбака был высок.
Невод Помелова считался на побережье самым передовым, но успех достался рыбакам в жестокой борьбе с неистовой стихией океана. Первое испытание пришлось выдержать в мае, когда невод был только что поставлен. Неожиданно среди ночи северный ветер пригнал огромные льдины. Они медленно двигались к берегу, готовые подмять под себя зыбкое строение, на которое ушло две недели упорного труда целой бригады рыбаков. Трижды Помелов объявлял аврал. Снимали ловушки. В нескольких местах подрубили оттяжки, ослабляли центральный канат, чтобы он не лопнул под напором льдин.
Не успел отойти лед, — начались штормы, и до половины июня рыбаки не знали спокойного часа. Рвались оттяжки, и десятки пикулей с грузом оставались на дне океана никому не нужным балластом. Тогда нагружали песком и камнем новые пикули, вывозили их в море и топили, закрепляя оттяжки и натягивая центральный канат длиной в полтора километра. А таких оттяжек требовалось двести шестьдесят — через каждые семь-девять метров по одной.
— Ничего, братки, выдюжим! — подбадривал своих людей Помелов, стараясь скрыть тревогу. — Гнет нас море, да не согнет! Еще два-три денька — и наладим свое хозяйство...
И вот прошли «два-три» денька. Прежде чем выйти на невод, надо было подумать, как возместить упущенное. Ведь первые косяки сельди прошли. Со дня на день двинутся другие. А прогноз погоды по-прежнему неутешительный.
Снова собрались ловцы. Первым делом Помелов обратился к исабунщику.
Бирюков с минуту помялся, закуривая и чувствуя на себе пристальный взгляд бригадира, сказал не очень твердо:
— Не уходить с невода! Нехай себе, Петрович, шторм, — а мы на лову! Нехай с других неводов люди уходят в тихую бухту, а нам туда дорожка заказана!
— Верно, нам надо ловить даже тогда, когда другие считают, что ловить невозможно. Вот и наверстаем упущенное, — оживился Помелов. — Тут уж я на тебя надеюсь, Евдоким Афанасьевич.
— За меня, Петрович, не думай, охраню невод!
— Прав Евдоким, — сказал Темняков. — Была бы рыбка, а к берегу подведем!
Обещание исабунщика, и особенно кунгасника, уже во многом решало успех дела. Даже при удачном улове не так-то легко во время шторма подвести к буйку мертвого якоря нагруженный рыбой кунгас и передать, как тут говорят, прямо в руки курибанам. На Темнякова можно надеяться. Ну, а ловцы на неводе? Помелов никогда не ждал момента, когда рыба начнет подходить к ловушкам большими косяками, он не пренебрегал и малыми.
— Из малого большое растет, а нынче нам с малого разбег брать надо! — убеждал он рыбаков, наперед зная, что кое-кто пропустит его слова мимо ушей.