— Знаешь, паря, — настаивал он, — еще предки наши говорили: «Тише едешь — дальше будешь!» Так что давай-ка обратно ко мне в кубрик.
Ему просто жаль было расставаться со мной, как и мне, повторяю, трудно было покидать этого доброго человека, каких не часто встретишь в пути.
Что и говорить, Анатолий оказался прав.
Прекрасная утренняя заря, сулившая, казалось, светлый день и счастливый полет, обидно обманула мои надежды.
Не успело взойти солнце, как из-за горного хребта ветер выгнал черную тучу. Она плотно обложила дальний край неба. Полил дождь с градом. Лиман пошел волнами.
Теперь уже ни о каком вертолете нечего было и думать. Но странное дело: неожиданно из-за тучи, низко нависшей над водой, совершенно отчетливо послышался дробный, прерывистый гул мотора, сперва несколько приглушенный, затем более отчетливый, и все, кто был на пристани, с удивлением стали смотреть на небо. Прошло минут десять, пока, пробив лохматый край тучи, оттуда вынырнул вертолет и, спустившись над лиманом, будто черная чайка, пошел бреющим в сторону берега, чуть не задевая гребни волн.
Нетрудно было догадаться, что вертолет в пути настигла непогода, но пилоты решили не возвращаться назад, а пробиваться в рыбацкий поселок.
Двое суток свирепствовал на лимане шторм. Ветер достиг шести баллов. Значит, в открытом море он ураганной силы. И меня охватила тревога за Анатолия Лозунова. Довел ли он свой буксир до цели или попал в эту крутоверть, откуда и солидным судам, не то что «Стремительному», не всегда удается выбраться подобру-поздорову?..
Замирая от страха, я мысленно представил себе, как «Стремительный», словно скорлупку, кидает на свирепых волнах и как Анатолий Лозунов, видавший виды морской волк, борется со стихией.
Мне вспомнился рассказ моториста Ганычева, как ранней весной «Стремительный» среди ночи был застигнут таким же штормом и как Лозунову после шестичасового дрейфа, когда в баках уже не осталось ни капли горючего, пришлось выброситься на рифы.
...Едва прошли проблесковый маяк на мысе Коварном — две секунды света, пять секунд темноты, — подула «курилка», теплый ветер с зюйд-веста. Мгновенно переменилось море. На месте белых барашков, безобидно, казалось, лежавших на воде, выросли высокие волны. Они подхватывали катер, вскидывали его вверх и тут же кидали в бездну.
Так начался шторм.
— Задраить трюм и световые люки! — скомандовал Лозунов.
— Есть задраить! — ответил Котик Палей и побежал выполнять приказание.
Лозунов все дальше уводил катер от берега, решив, если шторм усилится, лечь в открытом море в дрейф.
Он запросил Ганычева:
— Как у тебя с горючим?
— Мало, капитан! — послышался снизу глухой голос моториста.
Оба они, и Лозунов и Ганычев, были из демобилизованных краснофлотцев и поэтому, при всей их дружбе, когда выходили в море, поддерживали на «Стремительном» железную дисциплину, обращаясь друг к другу по-военному и соблюдая, как говорится, табель о рангах. Котику Палею, которому еще предстояло проходить военную службу (непременно на подводной лодке), строгая требовательность старшины была по душе.
— Матрос Палей!
— Есть матрос Палей! — ответил Котик, хватаясь за трос, чтобы не смыло волной.
— Что в трюме у пассажиров?
— Тихо, капитан!
Из трюма под наглухо задраенным люком в самом деле не слышно было даже писка.
В это время к катеру подкатилась огромная волна, ударила под левый борт и перемахнула через палубу. Лозунов резко крутнул колесо штурвала, и оно почему-то пошло у него слишком легко. «Неужели лопнул рулевой трос?» — испугался он.
— Матрос Палей, ко мне!
— Есть матрос Палей! — едва выговорил Котик, захлебываясь водой. Оказывается, волна, хлынувшая через палубу, накрыла его с головой, и, если бы Котик не ухватился за трос, быть бы ему за бортом.
— Стать у штурвала!
Это было для Котика неожиданностью. Даже в штиль Лозунов еще ни разу не доверил ему управления катером, а тут... в этакий шторм...
Когда штурвальное колесо легко, точно игрушка, заходило в руках Котика, он даже не догадывался, что катер уже несся по воле волн, как говорится, без руля и без ветрил.
Палей не слышал, как Лозунов вызвал наверх Ганычева и как они вдвоем стали тянуть разорванный рулевой трос вручную. Нет, так делу не поможешь! Тогда старшина прижал конец троса ногами и стал следить за волнами, которые стремительно надвигались к катеру с открытого моря. Ганычев сразу понял, что задумал Лозунов, и ему стало страшно. За три года службы на морских катерах Ганычеву еще ни разу не приходилось во время шторма выбрасываться на берег, но он знал, как это опасно. Обычно старшины идут на такой риск в крайних случаях, когда уже ничего другого придумать нельзя... Шутка ли, надо подстеречь самую большую волну, так называемый «девятый вал», в считанные секунды оседлать его и, что особенно трудно, удержать катер на кипящем гребне.