— Порядок! — облегченно вздохнул техник и махнул рукой пилоту: — Летим!
Тарсанов, развернувшись, повел вертолет к берегу.
Внизу ревело море. Сверху давили тучи. Неожиданно машину бросило в воздушную яму. Матрос, висевший на веревочной лестнице, чуть не коснулся ногами гребня волны, но Тарсанов успел рвануть на себя рычаг и набрать высоту. Вдруг он подумал: «Сколько их там, на плашкоуте? Хватит ли горючего, чтобы лететь за каждым в отдельности?» Тут показались огни костров, и вертолет пошел на снижение. Не успел матрос спрыгнуть на землю, Тарсанов закричал ему:
— Сколько вас было на барже?
— Тринадцать!
Тарсанов не расслышал. Тогда матрос стал показывать на пальцах.
— Ясно! — ответил Тарсанов с таким видом, будто цифра «тринадцать» испугала его. На самом же деле командир вертолета был далек от суеверия; он тревожился лишь о том, хватит ли заправки еще на двенадцать таких рейсов, когда расход горючего втрое больше обычного?
Через час были сняты с плашкоута еще четыре человека. И каждый раз приходилось вести вертолет почти вслепую. В этой мешанине из дождя, мокрого снега, ледяной крупы и тумана порой невозможно было обнаружить плашкоут. Казалось, что его уже сорвало с якорей и вдребезги разбило о рифы. Рискуя напороться на скалы, Тарсанов снижался почти до самой воды и, после нескольких заходов обнаружив баржу, мгновенно стопорил машину. В считанные секунды Медведев сбрасывал над палубой лестницу и, как только кто-нибудь из матросов, ухватившись, повисал на ней, сразу же подавал Тарсанову знак: «Летим!»
Десятый рейс был самым тяжелым, самым опасным. Едва Тарсанов стал заходить над баржей, ветер снова достиг ураганной силы. Вертолет попал в самый центр циклона. Его резко подбросило вверх, потом кинуло вниз и, казалось, вот-вот поставит стоймя на руль. Начал захлебываться мотор. Привычный гул винта неожиданно затих. Как ни пытался Тарсанов выровнять машину, несколько минут ему это не удавалось. Наконец, ценою огромных усилий вырвал ее из сумасшедшего вихря и сразу же пошел на снижение. Но тут опять не повезло. Только Медведев спустил лестницу, как высоченный вал всей тяжестью обрушился на плашкоут. Едва он отхлынул, следом другая косматая глыба накрыла баржу, и на одну-две минуты она совершенно исчезла из виду, словно ее сорвало с якорей и погрузило в морскую пучину.
С тяжелым сердцем Тарсанов прошел «бреющим» над грохочущей горловиной, уже не надеясь увидеть баржу, как вдруг ее вытолкнуло вверх, прямо навстречу вертолету, и поставило почти отвесно.
«Значит, якоря еще держат!» — подумал с облегчением Тарсанов и сразу стал заходить.
Только Медведев нацелился лестницей, — к ней кинулись все четверо, оставшиеся на плашкоуте. Чудом уцелев от неминуемой гибели, они спешили оторваться от беспомощной, как скорлупка, посудины. Но нужно было по одному! И трое уступили место своему товарищу, который уже еле стоял на ногах. Они помогли ему поудобнее ухватиться за лестницу, глубоко, до подмышек, просунули ему руки через веревочную перекладину и до самого отлета дружно поддерживали его.
К счастью, ветер был попутный, и полет к берегу оказался самым коротким. Но едва замелькали внизу огни костров, матрос сорвался с лестницы и камнем упал на холм. К нему подбежали люди.
Следующие два рейса прошли сравнительно спокойно. Зато последний, тринадцатый, доставил вертолетчикам много хлопот.
Хотя ветер к этому времени несколько поутих да и туман, поднявшись, немного поредел, пилоты, особенно Тарсанов, не только не тешили себя надеждой на успех, но были в тревоге. Горючего оставалось на дне бака. Мотор до того нагревался, что в кабине невозможно было сидеть. Лететь на заправку? Но на это уйдет столько же времени, сколько на последний рейс к плашкоуту... Как быть? Тут решали считанные секунды, ибо каждая секунда — расход горючего. «Пока полечу на заправку, на плашкоут обрушится водяная глыба и оставшийся в одиночестве человек погибнет. Ясно: лететь к плашкоуту!»
С этой мыслью он рванул на себя рычаг, набрал нужную высоту и лег на обратный курс в сторону моря.
После рассказывали, что Тарсанов так рассчитал последние капли горючего, чтобы их хватило и на спасение тринадцатого матроса, и на небольшой прощальный круг над плашкоутом, чудом еще державшимся на якорных цепях у самых гибельных скал.
Произошло все это в конце февраля 1963 года, а стало широко известно только в апреле, потому что вертолетчики предпочли не докладывать начальству о том, что рискнули нарушить инструкцию (святая святых авиаторов) о полетах.