Во время уборки урожая я нашел у себя под койкой в бараке журнал, оставленный одним из немногих англосов, работавших на виноградниках. Это был еженедельник "АН Story", а в нем — третья часть "Проклятия Капистрано", романа Джона Маккалли.[44]
Действие происходило в Старой Калифорнии, которой она никогда не была, автор смешал в одну кучу самые разные времена: время миссионеров, время мексиканского владычества, время "золотой лихорадки". Героем этого идиотского вымысла был дон Диего де ла Вега, молодой дворянин, который напялил на себя маску и стал отступником. Этот защитник добродетели и справедливости называл себя Зорро, Лис. В этом Зорро я уловил отголоски историй Хоакина Мурьеты и Соломона Пико. Но в его знаке, который он элегантно чертил острием клинка, а отнюдь не когтем, я узнал себя.
Как все люди, мы рассказывали всякие истории и пели песни. Нет такого, о чем нельзя сложить историю или песню. Я уже явно прокрался в эти легенды, и в пересказах они дошли до этого писателя-англоса. Я не знаю, где МакКалли услышал про зигзаг.
В первый момент я был потрясен, но решил, что эту невразумительную книгу скоро забудут. Насколько я мог судить, она была не слишком хорошей.
На следующий год я был в бегах. Впервые ночные подвиги Лиса не были списаны на какого-нибудь зверя. Имя Диего прозвучало в полицейских расследованиях, и мое описание было передано в агентство Пинкертона, нанятое на деньги тех, кого я убивал. Наука нового столетия наступала мне на пятки.
Я нашел приют в сердце растущего города. В старом районе вокруг только что появившегося, новенького вокзала. В Калифорнию прибывали целые толпы тех, кто хотел работать в кино. Ковбои и красотки разгуливали по улицам, надеясь, что их заметят. Тысячи людей были наняты для "Нетерпимости" Д. У. Гриффитом, который уже царил тогда на съемочной площадке.
В миссии (я вернулся наконец в мир моего отца) я услышал, что киностудия ищет мужчин из моего народа. Они платили до пятидесяти центов в день.
В период между полнолуниями я должен был что-то есть, как и все остальные, так что я пошел на студию "Юнайтед артистс". Толпа рыжеволосых ирландцев и упитанных шведов во всю глотку вопила "карамба!" и "арриба!". Вместе со многими другими меня отобрали "в массовку" в новом фильме Дугласа Фэрбенкса.
В первый же день помощник режиссера, в бриджах и вязаной шапке, выделил меня как "типаж". Мне подыскали костюм, карнавальную пародию на одежду рико, и приклеили на губу усы, выдали шляпу и шпагу и отправили на съемочную площадку.
Теперь это называют немым кино, но в съемочном павильоне было шуму больше, чем на фабрике или на поле боя. Воздух звенел от треска декораций, стрекотания камер, криков режиссеров, болтовни массовки и грохота бутафорских разрывов. Небольшие инструментальные ансамбли громыхали, соревнуясь в громкости друг с другом, создавая "музыкальное сопровождение" для любовных, насильственных, трагических и комических сцен.
Декорации Фэрбенкса представляли собой гасиенду в Старой Калифорнии или какую-то тому подобную чушь. Появился Дуг, как его все называли, — на удивление маленький человечек, что объясняло, почему многие мужчины, внешне ничем не хуже меня, но более высокие, не смогли получить роль в его фильме. Он был одет в черное, на нем были маска и широкополая шляпа.
Хотя Дуг Фэрбенкс был коротышкой и толстяком, это был настоящий герой, который и выглядел как герой. Его лицо, к моему облегчению, не сияло сверхъестественным светом. Я никогда не убивал никого из знаменитостей, возможно, этим объясняется мое долголетие.
В сцене, где в него стреляют под ослепительными огнями дуговых ламп, Дуг сражался на шпагах со злодеем-офицером (тип, который я помнил слишком хорошо) и окончательно унизил своего поверженного противника, оставив острием клинка на его шее отметину.
После того как поединок был снят несколько раз, на сцену вышел гример и занялся актером, который играл подлого офицера. Я стоял неподалеку, завороженно глядя, как гример делает свое дело, искусно изображая свежую рану. Дуг подошел и довольно ухмыльнулся при виде раны, предположительно нанесенной им.
Это был зигзаг. Мой зигзаг.
— Как называется этот фильм? — спросил я у другого статиста.
— "Знак Зорро", — ответил он.
XIII
У Стюарта перехватило дыхание, когда коп-убийца опустился на колени рядом с ним и тяжело уперся ему в грудь ногой в мягком наколеннике. Коп вытянул нож из ножен на своем таком практичном ремне. Зазубренное лезвие засеребрилось в лунном свете.
Этот нож будет последним, что Стюарт увидит в жизни.
Он напечатал роман. Это уже что-то. Год назад он говорил, что, сделав это, смог бы умереть спокойно.
Полицейский занес нож для удара. В самой верхней точке замаха он помедлил на кратчайший миг.
Должно быть, он любил заниматься сексом.
Стюарт заставил себя смотреть не на лезвие, а в глаза своему убийце. И не увидел ничего.
— О чем думаешь напоследок, ниггер?
На этот раз ему не придется добрых двадцать минут размышлять, как правильно ответить.
Потом тяжесть вдруг разом исчезла. Какой-то зверь — большая собака? — вылетел ниоткуда и ударил копа в бок, сбросив его со Стюарта, отшвырнув на тротуар на другой стороне улицы. Они врезались в ролл-ставни ломбарда.
Там, под вывеской с тремя шарами,[45] зверь вцепился в копа всеми четырьмя когтистыми лапами. Показалась кровь.
Стюарт сел, слишком потрясенный, чтобы чувствовать боль. Команда Смерти ошеломленно застыла. Зверь двигался слишком быстро, чтобы мозг успел осмыслить то, что видели глаза. Это была не собака, но это был и не человек.
Существо ухватило полицейского за горло и ударило его о ставень ломбарда. Ботинки копа болтались в нескольких дюймах от тротуара. Палец с острым когтем вонзился ему в шею. Кровь брызнула, будто сок из апельсина.
Свободной рукой — это была скорее рука, чем лапа, длинные пальцы оканчивались прочными когтями — зверь разорвал на своей жертве бронежилет и униформу, обнажив белое тело, безволосое и без всяких татуировок. Тремя взмахами руки он начертал знак.
Зигзаг.
Зверь нажал еще сильнее, и голова копа с хрустом отделилась от спинного хребта. Существо отбросило свою жертву.
Команда Смерти выхватила оружие и разрядила его в зверя. Того отбросило на ставень, в его густом рыжем мехе зазияли дыры. У Стюарта заложило уши от невыносимого грохота близкой пальбы. Позабытый всеми, он с трудом поднялся на ноги.
Надо бы было бежать.
…Но он должен был увидеть, что будет дальше.
После долгой согласной стрельбы Команда Смерти прекратила поливать воздух пулями, чтобы взглянуть на свою жертву.
Эй, мужики, похоже на ту тварь, за которой мы гонялись прошлой ночью. Чудище, наверное, сбежало из зоопарка или еще откуда-нибудь…
Зверь еще стоял, опаленный и дымящийся. Его разодранная шкура была пробита и обожжена. Но он не был мертв, не был, казалось, даже ранен.
Стюарт заглянул ему в глаза. Это были какие-то не звериные глаза, совсем не звериные.
— Добейте его в голову! — приказал кто-то.
Появилась винтовка, и красная точка задрожала на лбу существа. Винтовка выстрелила, раздался хруст кости.
— Есть.
Среди густого и более темного меха на месте бровей появилась черная заплата, но глаза были по-прежнему живыми.
— Мать…
Охотник оттолкнулся от ставня и ринулся в атаку. Кроме мертвого киллера, в команде было семь человек. Двадцать секунд спустя все они были мертвы или умирали.
Стюарт не мог отвести от него взгляда. Охотник был быстр и точен, как грациозный, но смертельно опасный танцор. Великолепные мышцы перекатывались под густой шерстью. Глаза, зубы и когти сверкали серебром. Местами серебро было окроплено красным.
Некоторые копы снова открыли огонь. Другие пытались бежать. Все было бесполезно. Униформы трещали. Булькающие вопли раздавались из раздавленных шлемов. Конечности отрывались от тел, точно прутики от ветки, липкие кольца кишок вываливались из вспоротых когтями животов.