— Можно сказать, общественный лидер, — шепнул Гарсиа.
Пока они шагали по выложенному плиткой на манер шахматной доски полу, люди за столиками сдвигались, освобождая проход. Полицейские шли особой походкой, наверное, потому, что на ремнях у них болталась куча всякой всячины. Полицейский кольт "питон" на одном бедре уравновешивала многоцелевая дубинка на другом. У Стюарта, который был ростом почти со Скочмена и выше Гарсиа, было ощущение, что он трусит у них в кильватере, словно младший брат, которому разрешили поприсутствовать на сходке "взрослых" юнцов.
Алькальд с приближенными сидел за столом в самом дальнем алькове. Это был седовласый мужчина, чье гладкое, без морщин, лицо украшала аккуратно подстриженная козлиная бородка, черная, но некрашеная. Его костюм состоял из белого жилета, накинутого поверх блестящей черной рубашки, смуглую шею Алькальда украшал амулет — зуб какого-то зверя. Вокруг него теснились серьезные парни типа Веги, одетые броско, но без явных гангстерских цветов. Все они были латино, кроме девушки с восточными глазами, которую можно было принять и за кореянку, и за вьетнамку.
Если компания Алькальда ела или пила что-нибудь, то официантки давно уже убрали грязную посуду. Алькальд покуривал тонкую сигару. Он улыбнулся полицейским и, говоря по-испански так медленно, что Стюарт без труда мог понять его, пригласил их присаживаться.
Стюарт оказался сидящим на скрипучем стуле, зажатым между Скочменом и полуазиаткой. Он чувствовал, как пистолет копа в кобуре вдавился ему в бедро, и в то же время был притиснут к девушке.
— Нехорошее это дело, то, что произошло, — объявил Алькальд. — Пролилась кровь, загублены жизни…
Стюарт ожидал, что Скочмен как-то прокомментирует то, чем занимались погибшие парни, но коп ничего не сказал.
— Эти Айзы — чертовы идиоты, — сказал Гарсиа. — К этому все шло несколько месяцев.
Алькальд отмахнулся:
— Это не их работа. Они сами пострадали от такого же нападения три ночи назад. Там заметили черный фургон.
— Мы видели… — начал было Стюарт и умолк, когда Скочмен легонько хлопнул его по колену.
— Калдиарри и Айзы обсудили это со мной, — продолжал Алькальд. — Они говорят, что войны не будет.
— Пока они в зонк-бизнесе, война будет, — ответил Скочмен.
Алькальд покачал головой:
— Прискорбно. Этот зонк — отрава, Молоко Дьявола. Ваш шеф Рюи совершенно справедливо хочет, чтобы он исчез с наших улиц.
Вега кивнул, не сводя глаз с Алькальда. Подросток напоминал Стюарту Дила — героя из "Крадущейся тени". Мальчишку, который показывает полисмену, откуда исходит зло.
— Но существуют и другие отравы.
Рассвет просочился в "Кофейную остановку", рассеяв грязный, мертвенный свет потрескивающих потолочных панелей. На лице Алькальда заиграли тени. В Британии время близилось к ночи. Стюарт был до того измучен, что чуть не валился с ног.
Гарсиа и Скочмен поднялись, оканчивая аудиенцию. Стюарт, с большой неохотой оторвавшись от мягкого стула, тоже встал. Они обменялись формальными любезностями на прощание. Полицейские направились к двери и ждущей за нею патрульной машине.
Стюарт задержался на лишнее мгновение, вглядываясь в лица свиты Алькальда. Вега, девушка-азиатка, другие. Он видел, как они напряжены. Кое-что он, возможно, сумеет использовать в сценарии.
За все время аудиенции Алькальд, казалось, вовсе не заметил Стюарта. Его адепты, однако, оборачивались и глазели на него, так что Стюарт не знал, куда глаза девать. Теперь же Алькальд взглянул прямо на него и произнес на чистейшем английском:
— Берегись, черный человек. Это Джунгли.
VI
Из "Песен" Диего
Второго февраля тысяча восемьсот сорок восьмого года, в конце мексикано-американской войны, был подписан договор Гуадалупе-Идальго. Мексика уступала Соединенным Штатам территорию, по размеру превосходящую Германию и Францию, вместе взятые. Помимо отказа от притязаний на Республику Техас,[32] которая была принята в союз напрямую, Мексика отдала Нью-Мексико, Аризону и Калифорнию.
К тому времени я уже ушел из своей деревни. Беглых пеонов обычно ловили и наказывали, приводя их обратно в цепях, словно рабов в Южных Штатах. Но патрон, как и все остальные, уже считал меня невидимкой. Я предоставил могилы родных и развалины моей лачуги попечению ветров и песка и ушел звериными тропами. Я кочевал с места на место, никогда нигде не задерживаясь. Долгие голодные месяцы Диего жил ради лунных ночей.
Те, с кем мне доводилось встречаться, относились ко мне с подозрением. Я по-прежнему видел странное сияние вокруг многих людей, и я убивал. Главным образом бандитов; изменников, головорезов. Некоторые с пониманием относились к моему положению; мне предоставляли кров и пищу в домах бедняков, но всегда ненадолго. Несколько лет я провел с индейцами-пуэбло, народом моей матери. Их мое присутствие беспокоило меньше. Кое-кто даже относился к этому не без юмора.
Про Лиса они знали и прежде.
Порой в лунные ночи юные девушки, бывало, совокуплялись с Лисом. С Диего эти девушки были почтительными и послушными, как были бы с отцом или старшим братом своего возлюбленного, но с Лисом они бывали страстными, восторженными, счастливыми. Они носили зигзагообразные царапины как знаки отличия. Я замечал, что у некоторых старух тоже были похожие, давно зажившие отметины, и вспоминал порой о старце.
Отдавая Калифорнию, мексиканская сторона полагала, что избавляется от дикого края, где не прекращаются набеги индейцев, а остальное население представлено всего-навсего семью тысячами христианских душ и неведомым количеством дикарей. Они не знали, что девятью днями раньше англо по имени Джеймс Маршалл нашел в долине Сакраменто золото. За три года на эту землю хлынул поток из более чем двухсот тысяч человек. Не все вновь прибывшие были англосы из Штатов; здесь появились и большие шайки гамбузино — опытных мексиканских старателей, которые двинулись к северу от Соноры,[33] увеличивая население охваченного "золотой лихорадкой" края.
По преданию англосов, Маршалл ворвался в Форт Саттер, крича: "Золото, золото, золото!" На самом деле слово, которым он воспользовался, было чиспа, что по-испански значит "сверкающие крупицы". Во всем, что касалось золота, англосы ничем не отличались от испанцев. Конкистадоры дали Калифорнии[34] такое имя потому, что надеялись найти здесь золото, а мексиканцам удавалось находить в земле этот драгоценный яд задолго до того, как Маршалл взгромоздился на своего мула. В Неваде англо Комсток готов был уже забросить неудачное золотое месторождение, когда проезжавший мимо старатель-мексиканец сказал ему, что та голубоватая порода, которую он выкидывает прочь, говорит о том, что он наткнулся на богатейшую в мире серебряную жилу.
Золото и серебро — это яд. Я знаю это; однажды, много позже, американец по имени Рейд всадил в Лиса серебряную пулю. Порой я все еще прихрамываю, хотя прошло больше ста лет.
Пустынные земли вдруг наполнились людьми, словно принесенными внезапным ураганом. Я редко бывал один на охотничьих тропах. Я случайно натолкнулся на гамбузинос и скорее от скуки, чем по необходимости, сделался старателем.
Многие гордо заявляют о своих "испанских кровях", словно их предками были рико, рожденные на шелковых простынях в Мадриде и посланные в колонии на поиски фортуны и славы. Действительность же состоит в том, что, когда в тысяча восемьсот пятидесятом году Калифорния стала штатом, больше половины испаноязычного населения прибыло туда в предыдущие два года и это были гамбузино в поисках золота. Быть чикано не значит иметь что-либо общее с грандами Арагона или Кастилии; чикано — плоть от плоти потомков старателей, пеонов и индейцев.
Я был старателем, пеоном и индейцем.
Вместе с золотом пришли грабители. Множество привлеченных блеском золота и серебра мужчин и женщин, промышлявших тем, что они выкапывали из мешков других людей то богатство, которое те выкопали из земли. Поселки старателей бурлили от ярости и насилия, а потом, когда месторождение истощалось, превращались в города-призраки. Поселения основывали и покидали. Пустыни были усеяны разными пожитками, брошенными, когда они стали слишком тяжелы.