– Петя, ты в кого такой добрый? Она сильно про нас вспоминала, пока там деньжищами со своим Николенькой крутила? Ты ей сколько идей для гешефтов предлагал? И что, купила хоть что-то? А когда папа умер? Сильно она помогала? Маму мы кормим, Ксюху мы кормим, Котьке тоже ты помогаешь… Может, хватит мою родню содержать? Эта змея и без нас устроится. И поверь мне – неплохо. Придет, попросит – накормим. А сама я к ее величеству не пойду. Сильно много чести.
Цыплят по осени считают
Двадцать восьмой стал началом конца. Нэп стремительно заканчивался, а вместе с ним все вольницы, свободы и дополнительные заработки. Все процветающие частные промышленные предприятия обложили новыми налогами. Профсоюзы почти одномоментно потребовали на порядок увеличить зарплату.
Петька пахал на железной дороге, подбирая все смены, подменяя всех, кого можно, чтобы собрать денег к рождению первенца. Женька с этой беременностью так плохо соображала, что на работе в конторе ее постоянно ругали за ошибки. Живот мешал сидеть за машинкой, ноги под вечер отекали так, что колени и щиколотки были одинаковой толщины.
– Уходи уже оттуда! – не выдержал наконец Петька. – Моя жена должна родить здорового ребенка, а не сдохнуть в той конторе! Что ты там получаешь? 400 грамм хлеба? Я тебе его принесу! Дома лежи. В парке гуляй. Обед стряпай с мамой. Носи, не скинь нашего Ванечку, – взмолился он.
Женька послушалась и ушла с работы. Потом она, как и положено беременным, начнет неистово гнездоваться в своих девяти квадратных метрах и вышивать картины крестом из Фириных дореволюционных запасов и схем. С ее зрением она даже при керосинке высчитывала число крестиков в ряду и для нарядности вышивала не простым, а болгарским крестом[4]. Соседки-белошвейки, Муся и Даша, увидев ее с животом и с очередной заготовкой для подушки, начали причитать:
– Да что ж ты творишь! Кто же шьет беременной! Ребенка обмотаешь!
– Я вам сейчас рот обмотаю! А лучше зашью! – огрызнулась Женька. Муся пообижалась пару дней, а потом пришла рассматривать красочную панскую вышивку.
– Ой, зачем же столько работы! Болгарский крест! И зачем столько ниток изводить!
– Для красоты. И для надежности – моль в два раза дольше будет жрать, – задумчиво процедила Женька. – Значит, моим правнукам останется. И белье твое шитое переживет.
Как знак
– Как? Как – девочка?! Мне не нужна девочка! Мне нужен сын! Сын, Ванечка!
Женя трясла головой и растирала ладонью слезы.
– Я что, так мучилась из-за девочки?!
Старенькая акушерка, которая пришла на вызов и провозилась в дальней комнате на Мельницкой часов восемь, обескураженно обернулась. Она такого не видела за сорок лет повивальных трудов. Узкие мальчишечьи бедра, неполное раскрытие, крупный ребенок, а эта девчонка даже не вскрикнула. Набила в рот подушку и рычала в нее, извиваясь, как одержимая.
– Покричи, милая, покричи, легче будет, – увещевала ее повитуха. Но роженица трясла головой и скрипела:
– Не буду! А то эта сука придет! Не будет она моего ребенка принимать! Не хочу, чтоб знала!
Так и родила – с подушкой во рту. Акушерка ловко обтерла младенчика и, развернув на ладони, поставила его крошечными розовыми пятками Женьке на грудь:
– Да ты посмотри, какая чудесная! А крупная какая!
– У-у-у… жирная… порвала меня всю…
– Да ты что, деточка? Измаялась? Ничего, через час прижмешь к себе и растаешь от любви… Как назовешь?
– Мне все равно, – буркнула Женя.
– Да как же это – все равно!
– Я сына ждала. Ванечку. В честь папы. Для папы моего… Нет у меня женских имен! Я не знаю, как ее назвать… Вот вас как зовут?
– Меня – Неонилой. И день ангела у меня сегодня, 30 октября… Прям знак…
– Дурацкое имя какое-то… Но раз совпало, то так и назовем. Как знак.
– А муж хоть есть у тебя?
– Есть. На смене, слава богу. А то мамашу бы свою припер!
Фира изнывала под дверью – Женька была упрямой, как осел:
– Никакой Гордеевой! Или уйду рожать прямо сейчас в сорочке в больницу! И ты жди! За дверью! Рожу сама – все рожают. Я позову, когда закончится. – И ни звука, ни вскрика…
Как только распахнулась дверь, Фира ввалилась в комнату.
Рядом с Женькой сопела малышка в вышитом Женькой конверте.
Фира бросилась целовать внучку и дочку, заливая обеих слезами:
– Счастье! Счастье какое!
– Какое счастье?! Это девка! – Женька отвернулась.
А Фира подхватила ребенка на руки.
– Она улыбается! Смотри! Улыбается во сне! Я такого не видела! Нилочка! Херцале мое! Чему ты улыбаешься? Чему радуешься? Счастливая будешь! Обязательно будешь! Спи, дочечка, отдыхай, намаялась. Я присмотрю.
4
Болгарский крест накладывается по диагонали, а потом поверх вертикально-горизонтально, увеличивая трудоемкость ровно в два раза.