– Давай сюда винтовку и завяжи мне глаза. Я разберу и соберу ее трижды. Потом, если сможешь сделать то же самое, – поставишь мне незачет по материальной части и не допустишь в тир.
Это было слишком даже для деповских, среди которых, чего греха таить, всегда было много желающих поскандалить по любому поводу или просто позубоскалить, не особенно выбирая слова.
Но сейчас был особый случай, и в комнате стало очень тихо. В тишине хихикнул женский голос:
– Оп-па, кто-то решил, что он хитрей одесского раввина. – Правда, кому из дуэлянтов адресовалась реплика, было непонятно. Класс заржал.
Петька оглянулся, и в наступившей тишине снова уставился на лектора. Тот принес к столу мосинскую трехлинейку и дрогнувшим голосом сказал, тоже перейдя на ты: – Давай, вылазь на сцену, покажи себя, защитник… А вот глаза мне завязать тебе нечем – я не баба, платков не ношу.
Аудитория оживилась, загалдела, все обступили Петьку и стол на сцене, та самая языкатая девка из депо передала кумачовую косынку, и, пока ему ее завязывали, он успел один раз разобрать и собрать винтовку.
– Не считается, не считается, нечестно!!! – завопили активисты. – Тебе еще глаза не завязали, ты подглядываешь!
– Да чего вы так… Конечно не считается… Это пробный, чтоб руки вспомнили, я ж с двадцать второго года оружие в руки не брал… Вспомнить надо было… – оправдывался Петька. Он уже почти успокоился, руки помнили все, пришла уверенность, что не опозорится…
Лектор с трудом согнал народ со сцены. Петька, как и обещал, трижды быстро собрал-разобрал трехлинейку, потом еще дважды повторил, но только очень медленно, по просьбе сослуживцев, поясняя некоторые мелкие хитрости при сборке – там всегда было неудобно вставлять затвор, и все это с завязанными глазами. Потом он, потный и взъерошенный, снял повязку с глаз и, держа ее в полуопущенной руке, посмотрел на лектора, не зная, как поступить дальше – отдать ему, пусть продемонстрирует свое умение, или вернуть косынку хозяйке.
Лектор, стараясь не встречаться взглядом с Петькой, громко сказал:
– Товарищи, давайте поприветствуем вашего сотрудника за хороший доклад и демонстрацию приемов по сборке-разборке оружия вслепую.
И первый зааплодировал. Народ рванул со своих мест и ринулся к трибуне, кто-то даже сделал попытку покачать Петьку на руках, но не случилось – тот дернулся и буркнул: – Не трожь, а то руки вырву!
В общей суматохе лектор тихонечко собрал свои бумаги в папку, забрал наглядное пособие – винтовку – и покинул аудиторию. Он понимал, что занятия сорваны, что все его запланированные на полгода лекции в этом депо теперь под вопросом, как и обещанный паек и выторгованные им две тонны угля для печки.
Но сдаваться просто так он не собирался, и назавтра, в законный выходной машиниста после рейса, на Молдаванку прибежал нарочный с запиской из партячейки – срочно явиться для разговора.
В кабинете начальника депо Косько уже ждали обиженный лектор, секретарь партячейки, начальник депо и военком – огромный дядька с запорожскими усами.
Судя по обрывкам слов, что услышал Петька, пока поднимался по лестнице на второй этаж, лектор вовсю боролся за свой паек и обвинял его во всех тяжких грехах.
Вынужденно помолчав несколько минут, пока начальник депо познакомил военкома и Петьку, лектор снова включил пламенного борца и просветителя и стал повторять вчерашние обвинения и лозунги, пока избегая обещаний расстрелять и не переходя границ дозволенного, но сменил тактику и теперь: узнав, что Косько член партии, давил именно на то, что было сорвано занятие, что это политическая незрелость, что это диверсия и вредительство, и он снимает с себя всякую ответственность за подготовку рабочих депо к сдаче нормативов и т. д.
В то время это было очень серьезной проблемой – за плохую подготовку сотрудников по линии Осоавиахима любой руководитель хоть завода, хоть депо мог быть снят со своей должности на раз-два, а секретарь партячейки запросто лишался партбилета вместе с пайком и карьерой. Поэтому, несмотря на полную абсурдность и надуманность обвинений, во время этой обвинительной речи начальник депо не поднимал глаз от стола, секретарь рассматривал что-то очень интересное в блокноте, а военком только покашливал в свои роскошные усы а-ля Буденный, при каждом новом витке обвинений чахоточного инструктора.
Петька сидел подавленный этим валом абсурда и нелепостей и поначалу не знал, что сказать в свое оправдание, но постепенно стал закипать, и неизвестно откуда на смену обычному немцу-флегмату из глубины души стал подниматься яростный тевтонец, воин, боец… да и уроки Женькиного отца, Ивана Беззуба, еще не канули в Лету. Так что постепенно он нашел нужные слова и, не дожидаясь, пока ему дадут или не дадут слово, поднялся и, прервав на полуслове монолог инструктора, спросил: