— А!!! — крикнул Рыжий коротко и услышал ответ через две секунды.
Они пошли медленнее, и Рыжий перепрыгивал иногда через тень Мартына, которая шла впереди их.
— У Орлова брат после армии ткнул в карту — и уехал куда попал. В Воронеж, что ли.
Мартын наклонился и ткнул пальцем в дорогу. Рыжий засмеялся, как будто его застали врасплох:
— Между прочим! Аккордеон есть. Тепло.
— Рыжим слабо! — повторил Мартын интонацией брата Камиллы, и Рыжий перевел «слабо» на все два чужих языка, о которых немножко знал.
— Ближе к дембелю подумаем, — сказал Мартын.
И они запели Данте, переложенного на мотив военного марша:
и попрыгивали в такт, и Рыжий с удовольствием сбивался на полонез после каждого куплета.
2. Рыжий
Утро только-только начиналось, поэтому людей в кишлаке видно не было. Один только, молодой афганец, помахал вслед БМП рукой и крикнул что-то приветственное:
— …шурави!..
Изнутри его слышно не было. Мартын посмотрел на него мельком, спросил напарника:
— Давно мирные?
— Давно. Недели две, — сказал напарник.
И сразу замолчал, потому что увидел на дороге, метрах в ста впереди, большой снарядный ящик; Мартын остановил машину, заглушил мотор: они все очень хорошо знали, что это за ящики.
— Рыжий с кем ушел? — спросил он спокойно.
— Я… фу, я их еще не запомнил. Двое. Из Харькова.
— Я посмотрю кто. — Мартын вышел из машины, сделав напарнику знак смотреть вокруг, хотя они знали, что такие ящики не минируются и засад вокруг них не бывает.
Мартын подошел к ящику, открыл крышку, увидел — и сразу опустил крышку назад, подошел к машине. Сел за руль, ответил:
— Рыжий.
Напарник заговорил в ларингофон, обращаясь к тем, кто сидел сзади него с Мартыном, за перегородкой. Шестеро из дневной смены боевого охранения выскочили и рассыпались в редкую боевую цепь.
— Сиди, — сказал Мартыну напарник. — Спокойно. Покури. — И выскочил за солдатами.
Мартын захлопнул за ним дверь. Завел двигатель. Медленно, аккуратно, плавно развернулся. Вдавил педаль газа в пол и поехал на кишлак.
Потом его вытаскивали из БМП, которая с разорванной гусеницей стояла на месте глинобитного дома, и он кричал:
— Десять метров! Успел, «мирные», суки!.. Ногу! Нога! Из реактивного успел! Освободи! Ногу! Уйди!!! — И бился в руках тех, кто вытаскивал его, рвался лицом к колену раздавленной и застрявшей ноги, рвал пальцами воротник на том, кто тащил его, кто никак не мог справиться с его ногой, как будто это он, а не кто-то из кишлака успел шарахнуть по БМП из реактивного, впрочем, кишлака уже и не было…
Старший группы, когда Мартына наконец вытащили, сказал как само собой разумеющееся:
— Слушай меня. Ящика мы еще не видели. Десять минут назад, — на часы, — в семь ноль пять группа подверглась обстрелу из стрелкового и реактивного оружия и была вынуждена вступить в огневой контакт. Огонь!
И шесть очередей из АКМов расплющили пули о стены уже мертвого кишлака.
3. Больница. Коридор
— Нога! — кричал Мартын. — Освободи!
— Ну что, ну что, что? — Медсестра опять наклонилась к нему. — Что — освободи?
— Очень больно, внизу, — сказал Мартын.
— Знаешь что! — сказала медсестра, расстроенная и уставшая от бесконечных слов. — Тебе девятнадцать лет, ты взрослый человек, тебе все сказали — доктор сказал, я сказала: потерпи, ничего у тебя болеть не может. Ну что? Ну, скажи сам: как называются такие боли? Смотри на меня. Ну?
— Фантомные боли, — сказал Мартын.
— Правильно. Ты же все знаешь. — Ей было очень жалко его.
— Я очень сильно вдавил педаль, — сказал Мартын.
— Правильно. Поэтому тебе кажется, что у тебя что-то болит. — Она погладила одеяло Мартына. — Нужно постараться и потерпеть. И все. Все прошло. — Ей надо было быть терпеливой и жестокой сразу. — Ты же не девочка. И не дурачок. У меня от ваших криков скоро… Я спрошу, может быть, амнопон… — Она встала и ушла.
— Рыжий, подойди, — сказал Мартын.
Рыжий стоял рядом, спокойный. Лица его видно не было, но выглядел он так, как будто не был убит: ни одной царапины.