В одном из углов двора высился огромный щит, к которому был прибит громадный капустный кочан. Старик сказал что-то неслышное Ваймсу. Совка слетела со своего насеста и приземлилась на анк, прикрепленный к верхушке щита. Два бегемота выбрались из пруда и, прошлепав к щиту, замерли по обе стороны от него.
Старик установил перед сценой мольберт, водрузил на него холст, взял паллет, кисть и крикнул:
– Оп-ля!
Бегемоты поднялись на задние ноги – складывалось четкое ощущение, что их мучает артрит. Сова расправила крылья.
– О боги, – пробормотал Ваймс. – А я думал, это все выдумки…
– Выдумки, сэр? Вы упомянули про выдумки? – раздался чей-то голос. – Клянусь богами, у нас очень скоро возникли бы большие проблемы, если бы мы что-то выдумывали.
Ваймс повернулся. Позади него стоял невысокий старичок, счастливо моргая сквозь толстые стекла очков. Из-под мышки у старичка торчали несколько свитков.
– Прошу прощения, не смог встретить вас у дверей, но в настоящий момент мы очень заняты, – сказал он, протягивая свободную руку. – Я – Круассан Руж.
– Как-как? – переспросил Ваймс в замешательстве. – Круассан – это же такая булочка?
– Нет-нет. Что вы. На нашем языке это означает Алый Полумесяц. Видите ли, это мой титул. Очень древний титул. Я – геральдист. А вы, наверное, будете сэром Сэмюелем Ваймсом, не так ли?
– Именно.
Алый Полумесяц заглянул в свиток.
– Ну-с… Итак… Как вам нравится хорек? – осведомился он.
– Хорек? Это такой грызун?
– Видите ли, у нас живут несколько хорьков. Знаю, знаю, строго говоря, это не геральдическое животное, но у нас тут есть парочка хорьков, и мы же не можем просто так содержать животных, и придется, наверное, их отпустить – если только кто-нибудь не согласится принять бедняжек в качестве герба. М-да, Пардесс Шатен очень расстроится. А расстроившись, он запирается в своем сарайчике и подолгу оттуда не выходит…
– Шатен… вы про того старика? – уточнил Ваймс. – Но он же…
– На нашем языке это означает Коричневый Плащ.
– Да, спасибо, понятно. Однако я… в общем… зачем ему… ну, я думал, вы… герб – это же просто соединение картинок. Неужели обязательно рисовать все с натуры?
Алый Полумесяц был явно шокирован.
– Ну, если вы хотите, мы, конечно, можем вам СОСТРЯПАТЬ герб. Тяп-ляп – и готово, – слегка обиженно проговорил он. – Только не обижайтесь, если потом над вами будут смеяться. То есть хорьки никак не подходят?
– Лично мне все равно, – признался Ваймс. – Но хорьки – это несколько… Гм, моя супруга предпочла бы дракона…
– Этого не будет. И, быть может, к счастью, – раздался голос из темноты.
Подобные голоса чужды свету. Он звучал сухо, как… как пыль. Как если бы исходил изо рта, который никогда не знал радостей слюны. Он звучал мертво.
И не только звучал.
Воры, пытавшиеся ограбить пекарню, прикидывали свои шансы.
– Моя рука на арбалете, – сообщил самый рисковый из трех.
– Правда? А мое сердце в пятках, – откликнулся самый трезвомыслящий.
– О-о-о, – простонал третий. – А мое сердечко вот-вот остановится…
– Я не о том. Ну, то есть… у него даже меча нет. Я беру на себя волка, а вы двое разбираетесь с этим парнем. Легче легкого.
Вор, обладающий более трезвым мышлением, чем его сотоварищи, окинул взглядом капитана Моркоу. Его надраенную до блеска мощную кольчугу. Его мощные руки. Его очень мощные ноги.
– Кажется, у нас возникла патовая ситуация, – прокомментировал капитан Моркоу.
– А что, если мы бросим деньги? – предложил трезвомыслящий вор.
– Это существенно упростит положение дел.
– Ты нас отпустишь?
– Нет. Но этот поступок обязательно зачтется в вашу пользу, и я буду свидетельствовать, что вы всячески способствовали расследованию.
Вор, сжимающий арбалет, облизнул губы и перевел взгляд с Моркоу на волка.
– Либо ты со своим волком убираешься с дороги, либо кое-кому очень не поздоровится, – предупредил он.
– Вот-вот, – грустно кивнул Моркоу. – Именно этого я и хотел избежать.
Подняв руки, Моркоу продемонстрировал два плоских и круглых предмета, примерно с ладонь каждый.
– Это, – сказал он, – гномий хлеб. Самый лучший, что есть у господина Ломозуба. Это, конечно, не классические боевые булочки, но вполне сойдет…
Рука Моркоу сделала резкое движение. Над землей пронесся небольшой ураганчик из мучной пыли, и плоская лепешка с глухим стуком вошла в борт телеги – примерно в полудюйме от вора со слабым сердцем и, как выяснилось, столь же слабым мочевым пузырем.
Человек с арбалетом с удивлением уставился на гномий хлеб, но, буквально через секунду ощутив на запястье некое легкое влажное давление, перевел взгляд на свою руку.
Ни одно животное не способно двигаться так быстро, однако рядом с вором стоял волк, и выражение на его морде говорило о простом и очевидном факте: челюсти, которые прикусывали воровское запястье, могли сомкнуться в любой момент.
– Отзови его! – выкрикнул вор, отбрасывая свободной рукой арбалет. – Я сдаюсь! Прикажи ему отпустить мою руку!
– Я не могу ей приказывать, – пожал плечами Моркоу. – Она все всегда решает сама.
Послышалось громыхание обитых железом башмаков, и с полдюжины гномов выбежали из дверей пекарни. Выбив подошвами сноп ярких искр, гномы затормозили рядом с Моркоу.
– Хватайте этих сволочей! – заорал господин Ломозуб.
Моркоу опустил ладонь на шлем гнома и вежливо повернул Ломозуба к себе.
– День добрый, господин Ломозуб, – поздоровался он. – Я так понимаю, ты узнаешь этих людей?
– Еще б я их не узнал, капитан Моркоу! – воскликнул хлебопек. – Ворюги проклятые! Ну, готовьтесь, сейчас мы вас отбуразачим[3]!
– О-о-о… – простонал вор-сердечник.
Под телегой снова закапало.
– Нет-нет, господин Ломозуб, – терпеливо сказал Моркоу. – В Анк-Морпорке мы такое наказание не практикуем[4].
– Они дали по башке Бьорну Тугоштану. А Олафа Рукисилу пнули прямо в бад'дхакз[5]! Мы отрежем им…
– Господин Ломозуб!
Гном-хлебопек тут же прервался и отступил на шаг – к удивлению и радости воров.
– Да… хорошо, капитан Моркоу. Как прикажете.