Подавленные и мрачные, мы с моим дядькой Ильканом забираемся в бурьян за сараем и держим совет.
— Может быть, нам в гайдуки податься? — предлагаю я. — Гайдуки в школу не ходят.
— Давай, — соглашается он.
— А где мы будем скрываться?
— В лесу, — говорит дядька.
— В лесу страшно, — замечаю я. — Там волки водятся и мыши.
— Тогда давай внизу у речки обоснуемся. Станем гайдуками и будем весь день купаться и загорать.
— А ночью как же? — беспокоюсь я. — Ночью кто-то стонет в ивняке. Пастух Джуро Векич говорит, что это упырь кого-то в потоке топит.
Мой дядька по отцовской линии испуганно моргает, сглатывает слюну и наконец выдавливает из себя:
— А знаешь, лучше всего нам будет здесь, за сараем. Дом рядом, если кто-нибудь зацапает нас, крикнем взрослых на выручку.
Я почти готов на это согласиться, но тревожное сомнение удерживает меня.
— Тут, как стемнеет, под сарай заползает какое-то чудище, я сам на днях вечером видел.
Мой дядька Икан вытягивается в струнку в своей длиннополой рубахе, заменяющей ему штаны, и подозрительно осматривает то стену сарая, под которой мы сидим, то высокую живую изгородь за нами.
— Послушай, это чудище хвостатое?
— Ого, хвостище у него, как у медведя.
— А рога у него есть?
— Вот такущие, железные! — развожу я в сторону руками и сам ужасаясь размерам страшного чудища, которое померещилось мне как-то в сумерках.
Дядя Илья вскакивает и несется вскачь через заросли бурьяна, выкрикивая на ходу:
— Пошли, перед сараем будем совет держать, оттуда дом виднее. Там на свету все и обсудим.
На солнечном лужке перед сараем мне начинает казаться, что то самое позавчерашнее чудовище не было ни рогатым, ни хвостатым и не таким уж громадным, но я молчу. Потому что, заикнись я об этом хоть словечком, мой дядя Илья не преминет поднять меня на смех, уж я-то его знаю.
Поскольку мой дядя Илья еще карапуз, все в доме обычно зовут его Илькой. А иногда, когда он бывает пай-мальчиком и слушается взрослых, его называют ласкательно: Ика, Ильяшка, Илясик. Когда же он напроказничает и заслуживает наказания, он преображается в Илькаша, Илькастого и в «этого Илькана-хулигана». Тогда мой дядька по отцу забирается куда-нибудь в бурьян возле дома и, затаившись, сидит там, пока кто-нибудь не окликнет его медовым голосом:
— Илькушечка-цыплюшечка, поди сюда, не бойся!..
…Одинокое сидение на лужке быстро нам приелось, и дядя Илья предложил:
— Пошли нарвем кукурузных усов и закурим. С этой школой, чтоб ей пусто было, небось и не покуришь в свое удовольствие.
А надо вам сказать, что вот уже скоро год, как мы играем в заправских курильщиков. За это время мы успели испробовать несколько сортов «табака»: сухой лист, кукурузный шелк, или усы, опилки и даже шерсть. Шерсть, должен сознаться, — препоганейший сорт табака, воняет он, как леший. Кукурузные усы еще кое-как можно вытерпеть, в особенности если трубка есть.
А надо ли вам говорить, что пара таких молодцев, как мы с Ильей, обзавелась, конечно же, и трубками. Головки выдолбили мы из кукурузных кочерыжек, а на мундштук пошел орешник. Трубки получились у нас громадные, неуклюжие, как задымим, бывало, своими чубуками, ну вылитые цыгане-кузнецы.
— Только бы нас дед не застукал! — настороженно поводит глазами Илья, пока мы достаем свои чубуки из-под низкой застрехи старого свинарника. Здесь находится наш хитроумно выбранный тайник.
Мы затягиваемся из своих чубуков, кашляем, чихаем, плачем, но хотя бы на короткое время забываем о поступлении в школу.
2
Мы с моим дядей Ильей, который, как я уже говорил, моложе меня на полгода, надежно спрятались от деда в бурьяне за садовым плетнем, но тут нас подкарауливала новая напасть. Случилось то, чего мы меньше всего ожидали, — нас застукала наша ближайшая соседка и сверстница, всевидящая и всезнающая Миля.
— Да кто она вам такая, эта Миля?! — удивитесь вы.
Вот то-то и оно, кто она такая! Могу вам сказать, что это самое пронырливое и любознательное создание во всей нашей округе, настоящий вьюн, оса, сорока, воробей и еще невесть что.
— Ага! Курите! — злорадно пропищала Миля, перевешиваясь через плетень. — А вот и скажу, что вы курите, так и знайте.
— Кому это ты скажешь? — нахохлился мой двоюродный дядька Илькан, Илькаш, Илькетина, Илькастый.
— Я скажу моей маме, а моя мама скажет деду Перкану, а дед Перкан скажет вашему деду Раде, а дед Рада возьмет выбивалку да как вас по ногам — нате горяченьких, нате вам!