Первую парочку писатель Карандашов встретил в метро. Поезд уже тревожно гудел из тоннеля, люди привычно отступили на шаг назад - ну как сдует! - а рядом с писателем в людской тесноте очутились две барышни.
"Миленькие! - подумал Карандашов. - Особенно, брюнетка. Есть в ней что-то южное, страстное. Эдакая хванчкара!".
Примеченная им девушка подошла вплотную к блондинке, чуть наклонила голову к уху последней и тихо сказала:
- Ньогль!
Или нечто подобное: Карандашов был уже в годах, слышал так себе, да и шумно в метро. Факт, что слово было короткое и незнакомое. Писателя это раздражало, незнакомые слова родной речи, для него? Это невозможно! Хотя... Скорее всего, не по-русски, тогда ладно.
Блондинка, до того безучастно смотревшая на мозаику с изображением бессмертного подвига М.С. Паниковского, запечатлённый в смальте и прочей майолике момент кульминации кражи премиального гуся, резко выпрямилась.
В детстве писателя Карандашова про такое говорили: лом проглотила. Девушка широко улыбнулась и довольно громко ответила:
- Ньогль!
Теперь Карандашов хорошо расслышал слово, но ясности это не внесло. Какая-то новая молодёжная мода? Субкультура? Жаргон?
Он внимательно, довольно нагло оглядел обеих девушек: теперь уже и брюнетка улыбалась во весь рот, демонстрируя ровные зубки. Больше ни слова они не говорили, никаких тайных масонских жестов не делали. И одеты вроде как нормально... А вскоре всех троих проглотил поезд, разбросав по желудку из скамеек и поручней кого куда.
Но загадка Карандашова не оставляла. Он даже открыл википедию в телефоне, набрал незнакомое слово. Потом ещё и ещё раз, меняя местами буквы, то ставя, то стирая мягкие знаки.
Бесполезно. Нет такого слова. Понятия, животного, названия, химического соединения, даже музыкальной группы - и то нет!
Озадаченный, он едва не проехал нужную станцию, но опомнился и всё-таки выбрался наружу. На эскалаторе Карандашов прижался вправо, напряжённо размышляя. Люди бежали вверх рядом, а он стоял, ждал, пока ступеньки сами довезут доверху.
Писателю было не по себе.
Выйдя на улицу, он первым делом позвонил знакомому критику Кабаневичу, нанёс ему моральную травму - слова тот тоже не знал - и немного повеселел от содеянного. Есть, есть ещё варианты: словари, переводчики, да целый, прости Господи, гугл в шаговой доступности. Не говоря уже о яндексе, где долгие годы найдётся всё.
Радость длилась недолго: он стоял на пешеходном переходе, ожидая, пока пламенеющий в муках человечек сменится шагающим гуманоидом, и здесь его обогнали двое. Один - явный затянувшийся гость столицы, в оранжевом жилете и плоской кепке, второй и вовсе мальчишка-музыкант, низенький, двумя руками держащий хитро изогнутый футляр.
В инструментах Карандашов не понимал ничего, поэтому ему показалось, что в футляре находится сковородка в безуспешной борьбе с раструбом паровозного клаксона. Представив извлекаемый из этого мутанта звук, он вздрогнул, но немедля забыл о музыке: гость с далёких гор наклонился к мальчишке и - с заметным акцентом - сказал:
- Ньогль!
Паренёк едва не уронил свою сковородку с раструбом, часто-часто закивал, улыбнулся и звонко подтвердил:
- Ньогль!
Это выходило за всякие мыслимые рамки, включая обрамление картин, металлоискатели и нормы приличия.
Карандашов вклинился между ними и требовательно спросил:
- Что это значит?!
Двое переглянулись и в один голос уточнили:
- Шито, грождонина?
- Вы о чём, дяденька?
Писатель махнул рукой и устремился через дорогу, благо гуманоид шагал и шагал под мерную смену цифр на табло. Удивлённые его вопросом остались позади, а Карандашов, достигнув тротуара, повернулся и скорым шагом направился к дому. Благо уже рядом. Он твёрдо знал, не стоит так нервничать, всё отражается на сердце. Да и бежать - лишнее, не в его годы.
Дверь подъезда, ступеньки, площадка между двумя лифтами. Здесь можно остановиться, нажать кнопку и успокоиться. Мало ли какие психи по городу ходят! Он-то пока нормальный, слава... Ну, кому-нибудь слава. Богу, КПСС, Единой России или давно почившим маме с папой.
Из пассажирского лифта вышла соседка Глафира, безобидная, но говорливая как Дудь. На руках она несла собачонку неизвестной науке породы, завёрнутую в одеяльце.