Рука Гастона Фарбо крепко сжала руку Мориса де Лери.
— Никто никогда не мог дознаться, что собственно случилось, но я знаю, я! Когда вошли в комнату, его — нашли в углу присевшим спиной к стене, с раскрытыми глазами и разинутым ртом, с лицом, искаженным судорогой непередаваемого ужаса. Он был мертв, и не было никаких следов преступления или несчастного случая. Г-н де Бриквиль умер сам собою; неподвижная атмосфера его застылого существования вызвала молнию, поразившую его, — мысленное и грозное явление, которого он не мог вынести…
И Гастон Фарбо дотронулся пальцем, как до талисмана, до маленького черного кружка, прикрывавшего на левом его виске то, что он назвал «ноготком судьбы».
Двойник
Пьеру Эппу
Если я не стараюсь дать какое-нибудь объяснение странному случаю, о котором я хочу вам рассказать, и ограничиваюсь лишь утверждением его достоверности, то взамен желал бы, чтобы вы не поторопились счесть мой рассказ за доказательство болезненного состояния ума. Я отнюдь не стремлюсь к тому, чтобы меня называли человеком с пылким воображением, и столь же мало хотелось мне прослыть тем, что прежде именовалось визионером или духовидцем, а нынче называется галлюцинатом или душевнобольным. Мне было бы не слишком приятно, если бы меня приняли за сумасшедшего. Подобная репутация мне крайне повредила бы. Ввиду характера моих занятий мне необходимо уважение здравомыслящих людей. Поэтому, быть может, мне лучше было бы умолчать о том, что я решаюсь рассказать.
Тем не менее, раз уж я обещал, я сдержу свое слово, заявив предварительно, ради осторожности, что я вполне готов допустить мысль о случайном совпадении или даже мистификации с чьей-либо стороны. Можно посмеяться над моей доверчивостью, но не следует подвергать сомнениям мою правдивость и мои умственные способности.
Дело было так. Прошлой осенью, в середине ноября месяца, я готовился к зимней работе и хотел привести в порядок собранные мною заметки для небольшого исторического труда, обещанного одному журналу. Это было исследование о маршале де Манисаре, сопернике Вилларов и Люксембургов,[234] героев знаменитой Дортмундской осады. И вот, пересматривая свои материалы, я убедился, что для кое-каких подробностей относительно наружности маршала мне необходимо еще раз взглянуть на портрет кисти Риго,[235] находящийся в Версальском музее. Решив посетить город великого короля, я стал ждать благоприятного дня. Я хотел воспользоваться этой поездкой, чтобы погулять в парке, особенно прекрасном в это время года; но все ближайшие дни были дождливы. Тем не менее, так как ждать долго я не мог, я выбрал день, обещавший быть более сносным, и поехал сразу же после завтрака.
Прибыв в Версаль, я направился ко дворцу. В гардеробе, возле часовни, я оставил сторожу зонтик и поднялся по маленькой лестнице, ведущей в парадные покои. Всякий раз, когда я вступаю в эти удивительные комнаты, я живо ощущаю их величие и великолепие. Я шел среди этого высшего свидетельства славы и, лишь придя в зал Войны, вдруг вспомнил о цели своего посещения. О чем я думал? Портрет моего Манисара находился в нижнем этаже, в Маршальском зале. Следовало исправить свою оплошность, но, очевидно, я был в тот день несколько рассеян, так как минуту спустя, вместо того, чтобы вернуться к выходу, я очутился в комнате, где была спальня короля.
Вам известна эта комната с громадной, увенчанной перьями кроватью за золоченым барьером. Вам знаком также, у изголовья, удивительный восковой медальон Бенуа,[236] изображающий Людовика XIV в преклонном возрасте. Я подошел посмотреть на этот замечательный портрет старого монарха. Цветной воск, из которого он сделан, поразительно живо передает царственное лицо под пышным и строгим париком; с гордым старческим профилем, надменным носом и отвисшей губой. Это был именно он, старый Людовик, великолепный маньяк, закаленный пятидесятилетним царствованием, все еще великий, несмотря на гаснущие силы и близкий закат его звезды; именно тот, чьим властным присутствием еще полон громадный, выстроенный им дворец, где, кажется, всегда бродит его славная, безмолвная тень.
Я долго оставался бы там, рассматривая чарующее царственное лицо, если бы группа туристов в сопровождении гида в фуражке не нарушила моего мечтательного раздумья. Я бросил последний взгляд на изумительный шедевр и направился, по-настоящему на этот раз, в Маршальский зал, где меня поджидал мой доблестный маршал де Манисар с украшенным лилиями жезлом, указывающий героическим жестом восхищенному потомству на пылающие твердыни Дортмунда.
234
235
236