— Нет, нет, нет, — заявил я.
— Да, да и да! — резко осадил меня патрон. — Ты остался без дела и уж точно не откажешься поработать на корону. Мы все здесь хорошо знаем, что такое служба, не так ли?
Я скрипнул зубами и перешёл в наступление.
— Я имею право на расследование убийства Дюрана, как нанимателя, потому что его смерть может быть связана с расследованием, из-за которого он меня нанял.
Я подошёл к столу и встал рядом с командантом, опершись кулаками на стол.
— Никаких доказательств у тебя нет… — начал было Робишо, но я перебил его.
— Или так — или шли мне письменное предписание в контору, а я пошёл.
Я даже изобразил, что собираюсь уйти.
— Бесы с тобой! — остановил меня Робишо. — Будет тебе карт-бланш, несмотря на расторгнутый контракт. А теперь проваливай уже вместе с этими господами!
Жандармы стояли с каменными лицами, как будто стали свидетелями прилюдной ссоры супругов. Так же молча, не попрощавшись, они покинули кабинет.
— И не вздумай отказаться от своих слов, Робишо, — заявил я напоследок, прежде чем закрыть за собой дверь.
— Проваливай! — рявкнул тот.
Выходит, дело не только в разорванном контракте. Похоже, на самого Робишо давят, иначе он бы так остро не реагировал на моё требование. Какое ему, собственно, дело до того, стану я расследовать гибель Дюрана или нет. Тем более что делать это я могу и в частном порядке, хотя с официальным разрешением от Робишо, получу доступ к фондам «Континенталя», предназначенным для таких случаев. Агентство всегда расследовало гибель своих сотрудников и заказчиков — дело в репутации, которой хозяева его всегда особенно гордились. Но здесь кто-то явно давил на Робишо, чтобы никто не взялся за расследование гибели Дюрана. А если и взялся, то исключительно в частном порядке. При таких расследованиях, в которых «Континенталь» как бы ни при чём, обстоятельства смерти сотрудников не становились причиной для тщательного следствия.
Секретарша Робишо улыбнулась нам на прощание, но когда я проходил мимо её стола, она толкнула ко мне небольшой, свёрнутый в несколько раз кусочек бумаги. Не глядя, я сгрёб его пальцами и сунул в карман пиджака. Неужели мне удалось произвести впечатление на златокудрую красотку заезженным комплементом и бурчанием в адрес патрона? Я, конечно, далеко не урод, но дамочки не вешались мне на шею, как тому же Михаэлю Молоту, и в лучшие мои годы. И всё же каким-то тёмным обаянием я обладал, если верить одной и моих пассий. Наш роман продлился недолго, и охарактеризовать отношения с нею лучше всего может слово «болезненные», однако отчего-то именно её мнению я верил. Наверное, потому что оно было едва ли не самым лестным.
Мы молча прошли по коридору до лифта, в кабинке которого не оказалось полуорка. Один из жандармских лейтенантов сам повернул рычаг, и мы поехали вниз.
— Не ввязывайся в это дело, приятель, — неожиданно произнёс командант. — Я про его расследование гибели Дюрана.
— Зачем вы даёте мне такие советы? — поинтересовался я без особой приязни.
— Не ершись, я знаю, кто ты такой, — тем же, почти менторским тоном ответил командант. — Я сюда ехал, чтобы забрать в своё расследование именно тебя. Так что наша встреча — это рок. Фатум.
Я примерно понимал, чем мог заинтересовать господ из жандармерии, вот только не мог взять в толк, с чего бы команданту давать мне советы по расследованию. Да ещё и такому, к которому тот не имел решительно никакого отношения. Но следующие слова жандармского офицера заставили меня посмотреть на него с новой стороны.
— Кретин Вальдфогель сработал с тобой топорно, не ожидал такого от разведчика. Но он фронтовик, у них другие задачи были всегда.
— Тонкое искусство вербовки не для таких, как он, — согласился я. — Но и вам, мсье командант, я отвечу то же, что и Вальдфогелю. Я не хочу участвовать в ваших играх. Я частный детектив и вполне доволен своей ролью.
— А роли играть не надоело? — вместо ожидаемых мной проникновенных речей задал вопрос командант. — Не хочешь сам стать игроком?
— Как Дюран или военный атташе Астрии, — усмехнулся я. — У игроков подчас незавидная судьба. Я знаю, откуда ждать угрозы сейчас, а став игроком, как вы предлагаете, могу в любой момент поймать грудью пулю снайпера или ещё что-то такое, чего я на фронте наелся на две жизни вперёд.
— Не думал, что ты такой трус, — глянул на меня один из лейтенантов с откровенным презрением.
Я отлично знал эту породу — не довоевавшие мальчишки из благородных семейств. В самом конце войны они ещё учились в военных академиях, куда их пристроили богатые и влиятельные родичи, а на фронт так и не попали. Не хлебали траншейной грязи ни дня, а потому отношение к войне у них было юношески-романтическое. А тех, кто прошёл через преисподнюю и категорически не желал возвращаться туда, считали трусами и дезертирами. Я никак не стал реагировать на слова этого сосунка. Командант же ожёг его таким взглядом, что лейтенант предпочёл заткнуться и не поднимал глаз, пока мы не подкинули здание. Всю дорогу до выхода мы снова проделали в молчании.