(давно вместе работали, неплохо друг друга знали, взаимной любви не испытывали, но последнее делу не мешало — пока)…
но вспомнил то, о чем предпочел бы забыть: нескрываемый интерес провайдеров тайм-туризма, компании «Look past» к допотопному времени. Меркантильное отношение к Истории — непреложный, увы, факт. Но что искать в непреложности? Помехи в работе Службы? Неисправимый вред для Истории?.. Да нет же, нет!.. Постоянное раздражение профессионалов Службы от проплаченного внимания к их деятельности?.. Но в любое научное учреждение, на любой промышленный объект…
(всюду, где люди занимаются делом и не любят зевак рядом с этим делом)…
толпами ходят туристы, платят за собственное любопытство денежки, кои становятся хорошим подспорьем в работе оных учреждений и объектов. И Служба Времени — не исключение. Тайм-туризм — щедрый источник инвестиций в ее развитие. Плохо ли?..
Требуется дуализм, а Смотритель им не обладал. В данном случае.
Вообще, он вернулся из «поля» в стены головного офиса Службы сильно изменившимся человеком. Уходил одним — вернулся другим. Так случается. Прошлое умеет влиять на пришельца. Это называется «синдром поля». Вообще-то он проходит, этот синдром. Рано или поздно. В девяноста шести процентах случаев. Четыре процента — неизлечимы. А в первые дни по возвращении синдром прямо-таки рулит человеком, сопротивляться — почти невозможно. Но — хочется. Это тоже — правило. А Смотритель, лежа в реабилитационном блоке, поймал себя на странной мысли: ему вдруг показалось, что он не имеет права на пристальное внимание врачей, уход и заботу сестер, ведь он теперь не тот.
Ему не хотелось сопротивляться синдрому. Осознанно не хотелось…
Самоедческие мысли были все же изгнаны из головы, но ощущение себя «не того» осталось.
Не тот.
Сотрудник Службы Времени с отношением к предмету работы, как у допотопного Хранителя. Нонсенс.
Однако факт имеет место. Во время перехода из «ноля» в настоящее время Смотритель почувствовал нечто, ранее не ощущавшееся — что-то некомфортное, неправильное. Будто он рвал какую-то ткань, продираясь сквозь времена домой, и при этом был не уверен, что то, куда он стремится, — дом. Скорее, просто хорошо знакомое время. Одно из многих знакомых. Раньше такие переходы протекали легко и незаметно: вспышка, короткая смена холода и жары, какой-то писк на высоченных нотах, все это укладывалось в доли секунды — и все. Финиш. Да, болезненная тоска по оставленному позади времени — тот самый синдром. Но и желание (неистовое) избавиться от него. А нынешний, последний переход был иным, странным — гораздо медленнее, тяжелее, болезненнее. Смотрителю даже показалось, что он может углядеть срез времен, через которые пробирается с таким трудом. Вот: поверни голову — и увидишь всю эволюцию Земли в ускоренном темпе…
И после финиша не было того ощущения радости и всемогущества, которое так любят и ценят все полевые работники Службы и которое…
(утверждают психологи)…
мощный стимул стать тем, каким ты уходил. Тем же самым. Без груза пережитого.
А у Смотрителя ныне — наоборот: опустошение, кипа и странный отголосок боли — то ли своей, то ли… Боли Времени? О ней ведь говорил Хранитель. Говорил, что от Смотрителя ею веет. Значит, оно, Время, все-таки испытывает боль.
Как это?
Не было ответа. Смотритель всего лишь осознал (но не объяснил, не понял) факт: есть боль. Пожалуй, он даже понимал механизм ее возникновения, в работе которого принимал непосредственное участие. Огромное количество перемещений в различные «поля» — работа каждого из Смотрителей. Помимо них еще есть техники, ассистенты, охрана. Мастера, наконец. И туристы, черт бы их побрал! Муравьи, жуки… Время издырявлено, как…
А как?
Смотритель задумался: сможет ли он подобрать небанальное литературное сравнение? Вряд ли. Да и к чему? Придумывать сравнения — дело всяких там писателей. А его дело — Время.
А Время страдает. Болеет, пронизываемое нитями…
(иглами, туннелями, стрелами… Опять вторжение в писательские прерогативы)…
перемещений туда-сюда, зачастую — по пустячным поводам. Смотритель вспомнил, как во время работы над одним из проектов техник трижды за один день мотался из «поля» в Службу за запчастями для сломавшегося агрегата. Забывчивость, видите ли, его подвела… Штраф и выговор от своего начальства он получил — «за непрактичное расходование энергии и ресурсов», а какой вред Времени принес? Как заставил его страдать?
Два вопроса, смысл которых абсолютно ясен Хранителю, но по определению непонятен Смотрителю.
Спрашивается: что делать?..
(Еще один безответный, но всегда не лишенный смысла вопрос. Для задающего его — не лишенный…)
Допустим, возможно разделить Время на «допотопное» и «послепотопное» не по вполне логичному признаку «катастрофичности» и «переломности», но хотя бы потому, что до Потопа существовали Хранители Времени, а после Потопа — нет. Что же тогда получается?
А получается, что «травмировано» только «послепотопное» Время. Только здесь налажено регулярное сообщение с различными историческими эпохами, туда-сюда перемешаются люди, грузы, товары всякие. А до Потопа — чисто, если не считать возможных изменений, привнесенных в ткань Времени однократным визитом Смотрителя «в один конец». Но эти изменения лишь теоретически возможны, а на деле вмешательство Смотрителя в девственную ткань Времени сродни вмешательству хирургическому: больно, но на пользу. Для сохранения здоровья в конечном итоге.
Что он, Смотритель, помимо одного уверенного разреза, может сделать для пациента по имени Время? И может ли?
Может.
Он вдруг ощутил себя исключительно нужным, своевременным и уместным человеком. Буквально: человеком в нужном месте и нужном времени. Уверенно подтянул к себе терминал и вызвал программу для создания нового файла.
Хотите отчет? Будет вам отчет.
Через два дня Смотритель, полностью реабилитировавшийся, отдохнувший и даже поправившийся на пару килограммов, сидел в огромном, уничижительно мягком и глубоком, обволакивающе-расслабляющем кресле для посетителей в непристойно огромном кабинете Стивена. Тонкий психологический расчет: всяк здесь сидящий должен был утрачивать какое бы то ни было ощущение уверенности в себе, будучи утопленным в кожаных подушках и одновременно потерявшимся в просторах. Кресло сильнее человека. Сколько раз Смотритель ни присаживался в него, столько же раз сразу же порывался встать. Но других гостевых посадочных мест в кабинете Стивенса не было, посему приходилось вежливо стоять, а это нервировало босса, и он с настойчивостью, достойной лучшего применения, предлагал сесть. И кресло вновь со вздохом сдуваемых подушек принимало утопленника.
Сегодня Смотрителю было наплевать на то, как он выглядит. Он чувствовал себя хозяином ситуации.
А ситуация была интересной…
Стивенс ходил по своему кабинету взад-вперед и шумно дышал. Взгляд сосредоточен, брови нахмурены, на лбу — борозды.
— Так, значит, эти несчастные три страницы отчета суть все, что вы мне можете предоставить по итогам Проекта «Ной»?
— Увы.
Короткие никчемушные слова, оказывается, очень легко произносились из глубины кресла.
— Масштабнейший Проект! Едва ли не самый значимый для Службы за последнее время! А вы мне — три страницы?
— Увы.
Нехорошо, конечно, дразнить директора, никогда не ждущего ответов на свои вопросы, но как же хочется…
— Объяснитесь, Смотритель.
— Там все написано.
— Что написано? Где? — Стивенс метнулся к столу, ткнул пальцем в терминал: — Это? «Считаю нецелесообразным использовать указанную эпоху для разработки по всем направлениям».
— Это.
— И как это вы так «целесообразили», что сочли огромную, богатейшую эпоху непригодной для планомерной разработки?
— Я там был.
— Выводы… Вы пользуетесь тем, что в Службе нет материалов слежения. Приборы уничтожены, спутник передавал скудно. А отчет Смотрителя — на трех страницах. Всего лишь… Чему мне верить?