Когда Илия снова поднимается на палубу, я беру у нее из рук ведро и сам опорожняю его.
– Любимая, останься ненадолго.
– Потом, – устало улыбается она.
– Сейчас. Здесь.
Я взмахиваю руками, поднимая в воздух птиц, чтобы она села спиной к бочонкам с водой и могла смотреть сквозь перила на волны и тучи. Зрелище не особенно вдохновляющее, но воздух чист, а щеглы и лебеди куда как приятней зверья с нижних палуб.
– Еще много работы, – напоминает она.
Я даю ей чашку с водой:
– Этой работой займусь я.
Как вы думаете, что делает Сим в каюте? Стоит на коленях перед отцом. Он от него не отходит с того самого момента, как старик свалился, – молится и трескает все, что мать пускает в пищу. Хорошая же у него работенка, мне бы такую. Уж кто-кто, а мой старший брат точно не похудел за наше путешествие.
Пока не похудел.
Я трясу его за плечо, и он смотрит на меня глазами, полными благочестия.
– Я молюсь.
– Молиться можно по-разному, – говорю я ему и сую в руки ведро. – Ступай вниз и принимайся чистить клети. Мы тонем в дерьме.
Он начинает отнекиваться, но я вздергиваю его на ноги. Когда беседуешь с Симом, есть один фокус – надо говорить быстро, чтобы он не успевал соображать.
– Слушай, Господу приятны не только слова, но и действия. Веру надо подтверждать делами. Сам посуди, видишь, что Он приказал построить отцу.
Сим хочет возразить, но не знает как – в голове ни одной мысли. Мать смотрит на нас, но не произносит ни слова. Я говорю:
– Если хочешь восславить Яхве, славь, делая что-нибудь полезное. Очисть эту лодку от навоза, и воздух станет чище, отцу станет легче дышать.
Сим крутит ведро в руках:
– Думаешь, Бог поймет, если я перестану молиться?
– Конечно. Бог знает, что ты прервал молитвы, потому что любишь Его. И отца.
Он кивает.
«А главное, – думаю я, но не произношу вслух, – потому что я люблю свою жену».
Глава восьмая
Ной
Его день низведен до самых простых составляющих.
Он дышит;
спит;
в полубреду выхаркивает трудно различимые слова: «Узкие углы», или «Низкие ангелы», или даже «Ночные ветры», или что-то совсем неожиданное – «Милые ангелы (?)», или ничего не произносит вовсе;
делает глоток воды из чашки, которую держит у его рта жена, и глоток бульона;
прожевывает морковь или кусок хлеба, которые потом сглатывает или выплевывает;
жена, Бера или Мирн вытирают ему лоб влажным куском ткани;
во время редких периодов прояснения сознания, рыча, спрашивает о погоде («плохая»), лодке («пока держится»), животных («живы, по крайней мере бóльшая их часть»), семье («все хорошо, не волнуйся о нас»), показалась ли земля («нет»). Иногда, перед тем как снова провалиться в беспокойный, горячечный сон, успевает съесть еще немного хлеба или прошептать короткую молитву.
Потом все повторяется сначала.
Ной разговаривает с крючконосым и остроглазым Динаром-торговцем, хотя Динар мертв. У Динара отвалился кончик носа. Они сидят у Ноя в трапезной.
– Ты мог бы поехать с нами, – говорит Ной. – Я же предупреждал тебя о потопе. Ты мог бы попросить пустить тебя на борт.
Динар открывает рот, чтобы ответить. Изо рта начинает литься вода с водорослями, мелкой рыбешкой и полупереваренными остатками завтрака. Ной с отвращением отводит взгляд. Динар, кажется, этого даже не замечает, он сидит очень близко, так что они с Ноем почти соприкасаются коленями. Рот Динара распахнут, вода из него все льется и льется. Столько воды не под силу вместить человеческому желудку. Жидкость течет на земляной пол, образуя липкую кашу – морская вода вперемешку с нечистотами и желчью. Каша уже достигает щиколоток.
– Давай выйдем на улицу, – предлагает Ной и встает. Он пытается сделать шаг – и не может. Пробует поднять руку – и не может. От ужаса у Ноя перехватывает в горле: каким-то образом он оказался скованным грязью, которая теперь заполняет трапезную.
Его окружают фигуры. Среди них он узнает обнаженную блудницу, которая насмехалась над ним, и других людей из деревеньки, построенной на его земле. Он видит семью своей жены, безумного отца Мирн. Он видит еще очень многих, но едва узнает их. Хуже всего маленькие дети. Они утопают в грязи: ерзают в ней, вздымают вверх кулачки и бьют Ноя по ногам. Больной старик взирает на Ноя с ненавистью, но глаза большинства людей пусты. Видеть эти равнодушные глаза еще мучительней – лучше бы они полыхали злобой. Люди изрыгают воду и много еще чего кроме воды. Снаружи за единственным окном мелькают огромные тени. Ной знает: это исполины, которые тоже изрыгают воду и едкую желчь – моря´, нет, океаны воды и желчи. Рост исполинов продлит им жизнь, но не спасет от гибели.