Я свернул за угол и вошел в сауну. Все полки маленькой комнатушки со стенами из кедра и температурой в сто двадцать градусов были заняты массивными бело-розовыми потными телами. Я поднял руки и, взмахнув, запел «Благослови вас Господь, веселые господа», делая отчаянные жесты в стиле Фреда Уоринга.
Никто даже не улыбнулся. Я откашлялся и сел на пол около двери. Откинувшись на кедровую стенку, я почувствовал, как обжигающий сухой жар понемногу открывает мои забитые поры. Горячий воздух входил в носовые пазухи, облегчая дыхание. Я сделал несколько глубоких вдохов. Казалось, воздух проникает в легкие и тут же исчезает через открывшиеся поры. Мне не хватало кислорода. Я вцепился зубами в полотенце. Первые минуты в сауне всегда были самыми трудными.
— Мне в голову пришла мысль, — сообщил всем Медоуз. Ему в голову каждую неделю приходила мысль, и она зависела от результатов предыдущей игры и его личных успехов. — Мы слишком мало работаем на тренировках — потому сдыхаем уже в третьем периоде.
Неделей раньше ему пришла мысль, что, наоборот, мы устаем на тренировках и поэтому не выдерживаем до конца игры высокий темп.
— Черт бы тебя побрал, Медоуз, к тебе в башку всегда забираются самые идиотские мысли, — донеслось с верхней полки. Там расположился Тони Дуглас, центральный линейный.
— Нужно сделать по крайней мере десять ускорений для постановки дыхания в конце каждой тренировки, — закончил Медоуз.
— Туфта! — раздраженно отозвался Дуглас.
Наступила тишина. Игроки, исходя потом, о чем-то думали.
Ларри Костелло, который, по словам Б. А., «любил сидеть на скамейке», сидел на нижней полке, подперев голову руками и глядел вниз.
— Что случилось, Ларри, неужели ты превысил вес? — в голосе Дугласа звучало злорадство.
— Да, я превысил долбанный вес! — Костелло был защитником из второго состава. Ему было за тридцать, у него часто болели колени. Поскольку он редко играл по воскресеньям, вынужденный трехдневный отдых приводил к тому, что ему было трудно сохранять предписанный вес.
— И намного?
— На четыре фунта. — В голосе Костелло было отчаяние. Ему приходилось содержать семью — жену и троих детей. Никаких надежд на будущее у него не было, потому что ничего, кроме футбола, он не знал.
— Черт побери, двести долларов!
Костелло ходил в сауну каждый день. При штрафе в пятьдесят долларов за каждый лишний фунт, ему ничего другого не оставалось.
— У меня все рассчитано, — пробормотал Костелло, уставившись в пол. — Я считаю капли, падающие с кончика носа. Сто капель — один фунт веса. Сижу и считаю.
Я встал и бросился в душевую. У меня едва проступил пот. Прохладный душ освежил меня. Одеваясь, я испытывал чувство приятной усталости, всегда приходящее после хорошей нагрузки.
Автомобиль мчался по центральному шоссе, гремела музыка, окна были закрыты, и кондиционер включен на максимальный холод. Казалось, я плыву по направлению к центру Далласа. Был вечерний час пик, и я ехал навстречу потоку машин, мчавшихся на север, в пригород. Мимо проносились сотни, тысячи остекленевших глаз, стиснутых челюстей и рук, сжимающих руль. Они, благодарные, что прошел еще один день и мир не рухнул, торопились домой: выпить мартини, поджарить вырезку на лужайке за домом, накричать на детей, лечь с женой в постель, сделать попытку и потерпеть неудачу, смириться и, отвернувшись, заснуть.
Я кивал головой в такт Мику Джэггеру:
Я мчался к пятьдесят второму этажу небоскреба Хантера, где размещался «Клуб Королевских Рыцарей».
Огромные окна, занимающие все пространство от пола до потолка, делали клуб самым приятным местом в городе для того, чтобы сидеть и пить сколько душе угодно, наслаждаясь панорамой Далласа в вечерний час коктейлей делового мира.
Небоскреб КРХ назывался по имени владельца — Конрада Р. Хантера. В нем размещался штаб корпорации «КРХ Системз Инкорпорейтед», электронной фирмы Хантера, являющейся главным источником его богатства. «Системз Инкорпорейтед» производила истребители и системы наведения реактивных снарядов для министерства обороны и была основным поставщиком вооружения, применявшегося в Юго-Восточной Азии.
Я вошел в лифт, идущий без остановок до последнего этажа. Двое мужчин в одинаковых серых костюмах оборвали разговор и угрюмо молчали в течение всего подъема, так как я напевал про себя и вообще почти непроизвольно старался смягчить напряженку, возникшую почему-то в лифте. Двери лифта раздвинулись, мы вышли в полумрак вестибюля клуба.