Есть ли смысл в успехе команды, если ее игроку не дают возможности разделить счастье победы? Когда атлет, цвета какого бы клуба он ни носил, начинает понимать, что и соперники и партнеры в равной степени ему враждебны и бороться ему надо против тех и других, — он начинает понимать профессиональный спорт. Спортсмен всегда и везде одинок, ему никто не поможет, если он сам себе не поможет. И это закон.
Даже само понятие «команда» — фикция, обман, и игра под руководством Б. А. убедила меня в этом. Для Б. А. успех или неуспех команды были его личным успехом или неуспехом. Он не думал ни собственно о футболе как таковом, ни о Боге — он думал только о себе, о своей карьере и своих деньгах.
Поэтому я знал, что хотя Максвелл и Б. А. нынче ценят и уважают друг друга, но придет день и Б. А. уничтожит Максвелла. Потому что Максвелл — индивидуалист и рано или поздно встанет на пути тренера.
У меня болела спина. Я повернулся на правый бок, потом на левый. Опустил ноги, встал и пошел в гостиную. Томас Ричардсон сидел на полу, скрестив ноги. Я сел рядом с ним. Он не повернул головы, его взгляд скользил по гостям, толпившимся в гостиной. «Вчера у тебя получился отличный проход», — сказал он тихо.
— Спасибо. — Я покраснел от удовольствия. Похвала Ричардсона говорила о многом, и мне всегда казалось, что я недостоин ее. — Завтра иду к тренеру, вызывает, — сказал я. — Начинается следующая глава в моей неравной борьбе за славу и благоденствие.
— Желаю успеха. — Ричардсон засмеялся, поворачиваясь ко мне. — Я встретил его в Сан-Луи и спросил, подписал ли он мое письмо с протестом против войны. Он ответил, что я сую нос не в свое дело и лучше бы сосредоточился на футболе. — Чернокожий атлет фыркнул и уставился в пол. — Проклятая война во Вьетнаме — не мое дело! Он сидел, закинув ногу на ногу, и глядел на меня с презрением. Мол, куда я лезу, я — цветной? Я был готов задушить его!
Ричардсон был активистом антивоенного движения, и я уважал его за это. Все, что мне хотелось знать о войне, умещалось в несколько фраз, которые один пьяный профессор-политолог доверительно прошептал мне на ухо на пикнике преподавателей Мичиганского университета. После нескольких стаканов он сообщил мне по секрету, что не только выполнял регулярные задания ЦРУ, но и принимал участие в подготовке убийств. «Вот что я тебе скажу, — говорил профессор про какого-то политического деятеля, — сукин сын не протянет и полутора месяцев». Убили «сукина сына» через три недели. А вообще я старался держаться от политики подальше.
— Не расстраивайся, Томас. Помни, что Господь Бог так и не решил вопрос, как остановить фланговый прорыв. — С трудом встав на ноги, я дружески похлопал Ричардсона по плечу и пошел на кухню. Через открытую дверь я видел танцующих у бассейна.
Джо-Боб стоял посреди гостиной с детским футбольным шлемом на голове и уже без штанов. Шлем был мал ему, лицо превратилось в нелепую маску. Если Джо-Боб не изменит себе, подумал я, то скоро начнется.
Большинство мужчин старались не замечать или не обращать особого внимания на выходки Джо-Боба, мол, любит парень выпить и повеселиться, — никто не хотел быть побитым и униженным при всех. Трудно не замечать, как двухметровый гигант, без штанов, возбужденный, лапает твою спутницу, но характерной чертой гостей на таких вечеринках со знаменитыми футболистами была терпимость, я бы сказал — супертерпимость.
Я снова забрался на стол. Оттуда было удобней наблюдать за общим раскладом. Мне удалось насчитать пятерых девиц, достойных внимания. Тройка, сидевшая на диване с одинаково крепко сжатыми коленями, состояла скорей всего из стюардесс, не расстававшихся друг с другом с момента поступления в летную школу. Чтобы отделить их друг от друга, надо было затратить слишком много интеллекта и эмоций. Худенькая девушка в джинсах, с длинными густыми каштановыми волосами, в очках с тонкой металлической оправой оживленно беседовала с Томасом Ричардсоном. Она выглядела многообещающе, но, судя по ее оживлению, предпочитала негров, и особенно ей нравился Ричардсон. Оставалась лишь девушка Боба Бодроу. Она сидела одна в окружении грязной посуды.
Отпрыск богатых нефтепромышленников, Бодроу стал преуспевающим страховым агентом и основал фирму еще совсем молодым человеком. Не так давно он побывал на «отдыхе» в Фэйрхейвене, где за сто долларов в день лечились представители высшего света Далласа. До этого Бодроу дважды задерживала полиция ранним утром в центре Далласа — голый, он палил из револьвера и орал, что это он убил Мартина Лютера Кинга. Ему поставили диагноз «крайнее истощение», отвезли в Фэйрхейвен и накачали торазином.